Глава 29
Мне уже шесть лет, папа!
Наташа спохватилась: да, действительно, забыли про кашу. И убежала на кухню. Кирюшка за ней — сухарики помочь догрызать.
Иван сел за компьютер и уставился в монитор. Там было открыто окно с письмом, написанным аршинными буквами. Иван его узнал. Это письмо он сам написал года полтора назад и отправил Наташе. Мила пристроилась за его спиной и начала читать, смешно растягивая буквы:
«…И вот еще что, Наташа: если бы я был таким маленьким, как ты… Если бы я до сих пор оставался тем оболтусом, каким я был в твоем возрасте… Если бы я, дочь моя старшая, надежда и опора в нескончаемой битве не на жизнь, а на смерть, которую мы ведем с малышами… Если бы я, мой лучший в мире малыш… Наверное, я бы сказал отцу: папа, ни о чем не думай, я все возьму на себя — и наш дом станет другим! Потому что я стану как Белоснежка. Ну, или как Пеппи Длинный Чулок. И не буду ругаться с Кирюшей. И буду… Да, папочка! — сказал бы я. Теперь все в нашем доме будет по-другому. Я смогу…»
— Папа — сказала Мила. — Ты знаешь, что я загадала на дереве желаний?
— Нет, Мила, не знаю. Сейчас узнаю, наверное.
— Я загадала, папа, что мы поселимся в этом доме.
— В этом?
— В том, папа. Когда я тут смотрю на все, мне кажется, что я никогда не вырасту.
— А там?
— А там вырасту.
— Вот оно как! Не знаю, поймешь ли ты… Но иногда мне кажется, что все мы тут как-то остановились. Привычками обросли, что ли. Ну а там, в Родниках… Там будут другие привычки, наверное. Так может, не стоит менять шило на мыло?
— Значит, мы не уедем туда, папа?
— Не знаю, как погода… Дожди могут все испортить. Дороги развезет. К озеру не подойдешь…
— Я не на лето загадала… Я навсегда загадала. При любой погоде, папа.
— А школа? А друзья во дворе, фехтование Кирюшкино? А моя работа и мамина частная школа?
— Если это все, папа, то получилось чуть-чуть…
— Правда? Понимаешь… э-э-э, ну, допустим, так: если человек растет, ну, снаружи и изнутри, то все равно, где это происходит. Я знаю миллионы чудесных людей, которых поставь перед Ниагарским водопадом или перед пещерой Али Бабы — и они скажут: «А зачем?» Я, Мила, врач, и я не вышел бы на Красную площадь и не сказал бы: «Эй, миллионы людей! Вы болеете потому, что живете не там и не так!»
— Ты не знаешь миллионы людей, папа!
— И ты не знаешь.
— Я, папочка, только про себя скажу. Я бы не пошла на Красную площадь тебя слушать…
— Вот как! Интересно, крошка моя… Ну-ну, яичко мое золотое, научи свою старую курочку…
— Я бы лучше подошла к пещере и сказала: «Сезам, откройся!»
— Да где же ты возьмешь эту пещеру? Эх-х, дочка… Сказки и жизнь — это все-таки разное.
— Папа… а разве ключ — там, в кастрюльке — разве он придуманный?
Иван хотел что-то сказать, но осекся и посмотрел на Милу с испугом.
— Сколько тебе годиков, девочка? — спросил он после минутного молчания.
— Мне уже шесть лет, папа! День рождения был две недели назад, и осенью я пойду в первый класс!
На его счастье пришла с работы Ольга. И снова жизнь Рукавишниковых вплеснулась в комнату, а вместе с ней и шум, и гам, и тарарам, и даже Липси заорала как-то ужаснее обычного, когда кто-то наступил ей на хвост.
Глава 30
By меня компрене?
Утром Иван, как обычно, ушел на работу, но поехал не в больницу, а на вокзал. Внимательный глаз мог бы заметить, что вышел муж и отец из дому не в легком свитере, как всегда, а в костюме и при галстуке.
Но Ольга, провожавшая его, почему-то этого не заметила. Наверное, думала о своем, а может, не проснулась еще толком. А ведь в последний раз Иван надевал галстук, когда ходил представляться директору школы, где учились Кирюшка и Ната, и было это о-го-го когда!
Иван решил — раз уж так все идет, надо ковать железо, «пока дверь не закрылась». И перво-наперво надо было ковать место будущей работы.
Он быстро нашел в Кудрино больницу и встретился с ее главврачом. И сразу получил ответ, на который надеялся: есть для него место, есть. Причем сразу такое, что хоть стой, хоть падай — завотделением.
— Старик-то, Егорычев наш, все — отработал свое, кхы-кхы-кхы, — раскашлялся главврач. — Сдал, сдал наш дедок — месяц уже рулю без него. Все помогают. Вот, из Серпухова даже приезжает Татьяна Федоровна, спасибо ей, голубушке. Но толку-то, если два раза в неделю? Сами понимаете, нужен человек вроде вас, специалист… — так обрисовал ну просто катастрофическую, по его мнению, картину по инфекционному отделению главврач, тоже, заметим, старикан.
Иван не стал вдаваться в подробности. «Потом, потом… Сейчас главное — в принципе решить, да, в принципе. Ввязаться в драку — а назад дороги… не надо?» — так спросил себя Иван, выходя из больницы, где он оставил весьма довольного главврача. Еще бы ему не быть довольным — ведь Иван обещал приступить к работе через одну-две недели.
Почему нарисовался именно такой срок, Иван не знал. Так сказалось, и все. Кандидатов на его место в московской больнице достаточно, так что, может, и раньше получится.
Теперь школа. Иван остановился на разбитой дорожке около липы, крона которой возвышалась метров на десять над крышей двухэтажной больнички, и ее длинные кривые ветви с неприятным звуком царапали по жестяным листам, раскачиваясь от ветра.
— Вы курить собираетесь? — крикнул ему в распахнутое окно главврач. — На территории нельзя, кхы-кхы-кхы! Приказ номер сто от 1994 года — я лично подписал при вступлении в должность…
— Я не курю. Я думаю, где телефон школы найти.
— Это хорошо, что не курите. Значит, и не пьете, кхы-кхы, наверное. И где же, позвольте спросить, найти собираетесь? У нас таксофонов со справочниками, как в вашей Москве, нет. Возвращайтесь-ка и звоните от меня.
Иван вернулся. Главврач усадил его в свое кресло, а сам примостился на краешке стола.
— Неужто и детей перевезете? А жить где? Ну и ну! Я-то подумал, грешным делом, от семьи сбегаете… Ладно — дело ваше. Рекомендую обратиться в первую школу — там мой зять начальствует, кхы-кхы-кхы, очень хороший человек, этот мой зять, только курит и… впрочем, это к делу не относится. Грамоты имеет и значок «Отличник просвещения»!
— Мне бы школу с английским языком…
— А тут другого и нету. Один английский и есть. Язык международного общения. By меня компрене? — вдруг решил пошутить главврач на французский манер.
— Честно говоря, не очень.
— Как же вы больных лечите в Москве без иностранного? Я уж думал, что в столице все по статьям научным делается, кхы-кхы-кхы, которыми на симпозиумах обмениваются… Одной нашей аптечной латынью, дорогой вы мой Иван Алексеевич, нынче никого прошибить невозможно…
