Эта тема сама по себе представляла интерес для Пикелса, ведь он всегда ищет новые способы расшевелить спортсменов на соревнованиях. Он и сам начал работать над своим телом еще в те времена, когда учился в колледже Итака к северу от Нью-Йорка, где он был одним из лучших участников барьерных скачек на 400 м.
В то время он изучал физиологию человека, намереваясь поступить в магистратуру по спортивной медицине. Однажды его преподаватель упомянул о метаболическом механизме под названием бикарбонатная буферная система. Это система, регулирующая содержание углекислого газа и водорода в кровообращении. Благодаря этой сложной системе при более напряженной работе организма в мышцах образуется кислота. Мы ощущаем ее как усталость. Пикелс предположил, что если ему удастся отрегулировать соотношение усилий и уровня углекислого газа, при котором образуется кислота, то он сможет улучшить свои результаты в гонках.
Проще всего наесться пищевой соды (т. е. бикарбоната натрия). Единственная сложность, как он думал, в том, что нужно много соды, чтобы это сработало: почти пять чайных ложек с горкой. Этого хватит, чтобы вызвать продолжительный и внезапный приступ безудержной диареи, но он посчитал, что с этим побочным эффектом можно смириться. Когда мы наконец встретились у него в кабинете, я поинтересовался, считает ли он, что его опыт с пищевой содой того стоил.
— Это убавило всего пять десятых секунды от финишного времени, но на соревновании, которое идет меньше минуты, это разница между первым и последним местами, — ответил он. За всю свою учебу в колледже Пикелс ни разу не проигрывал гонки.
Такого-то отношения к делу я и хотел от того, кто собирается гонять меня по беговой дорожке чуть ли не до потери пульса. Мы приступили к испытаниям летом 2015 года, через два с половиной года после того, как я впервые встретился с Уимом Хофом. За это время я переехал из Калифорнии в Колорадо и большую часть времени проводил в разных рабочих креслах, вел исследования и писал книгу о порой смертельно опасных побочных явлениях глубокой медитации.
Теперь я был готов найти еще одно неизвестное в уравнении с медитацией. Я собирался посвятить тренировкам по методу Хофа не менее полугода в надежде, что, возможно, увижу резкие перемены в своей биологической природе. Прежде чем всерьез заняться этим, мне нужно было найти способ отслеживать, как мое тело меняется со временем. Был май, и грозы, то и дело прокатывающиеся по Переднему хребту Скалистых гор, уже не приносили снега. В моем случае самое время установить исходные параметры.
Пикелс согласился разработать и провести тест, перед тем как я начну тренировки по методу Уима Хофа. Он проследит, как среагирует — или, вернее, среагирует ли — мой организм на регулярную практику глубокого дыхания, медитацию и нахождение на холоде. Пикелс и прежде наблюдал за безумными экспериментами над телом, но, скажу вам, он с недоверием отнесся к предлагаемой программе.
К счастью для меня, Пикелса не интересовало, какова у меня центральная температура, а, значит, был шанс избежать встречи с ректальным термометром, который он наверняка припрятал в кладовке под боком. Зато ему нужно было знать, как мой организм запасает и использует энергию. Мы собирались измерить скорость обмена веществ, подключив меня к пластиковой трубке и безжалостно гоняя по беговой дорожке, пока у меня хватит сил. В глубине души мне было интересно, а что, если у меня обнаружится нечто особенное или вдруг окажется, что, несмотря на редкие занятия спортом и офисную сущность, у меня есть скрытый метаболический дар. Когда я обронил эту мысль при Пикелсе, он с улыбкой поведал мне об Эвелин Стивенс, банковской служащей с Уолл-стрит. Она работала по 50 часов в неделю и лишь изредка совершала пробежку для поддержания формы. Однажды в выходные Стивенс, забавы ради, одолжила у приятеля велосипед, натянула треники и отправилась в велотур местного велоклуба. Когда остальные велосипедисты остались позади, глотая пыль из-под ее колес, Эвелин удивилась куда больше, чем они. Через пару лет она победила в двух этапах велогонки La Course женского соревнования Тур-де-Франс, а сейчас она — рекордсменка среди женщин, проехавшая самую длинную дистанцию в часовой велогонке.
Пока Пикелс постепенно увеличивал скорость на беговой дорожке, я спросил, а что, если во мне скрывается такой же талант, как и у Стивенс. Он улыбнулся, словно ему часто задают такие вопросы.
— Нет, — отвечает он. — Здесь дело в основном в наследственности.
Едва я вошел в офис в Боулдере, он тут же понял, что мирового уровня мне не видать. Выдает меня, как заявил он, одна мышца — а я всегда думал, что у меня есть все основания ею гордиться. После того как в детстве мне в пятку попала заноза, у меня появилась привычка ходить на цыпочках. Моя чудная, подпрыгивающая и неровная походка служила поводом для нескончаемых насмешек в средних и старших классах, но, как ее побочный эффект, у меня развились аномально крупные икры. Эта часть тела у меня самая мускулистая, однако, по мнению Пикелса, это явный признак, что у меня нет того, что нужно для участия в видах спорта, требующих выносливости.
— Это все равно что привязать к ногам пару маятников, — говорил он. — Тебе придется прикладывать больше усилий, чем тем, кто родился с длинными худыми ногами.
По словам парня, который каждый год видит в своем кабинете сотни ведущих атлетов, спортсменами мирового класса рождаются, а не становятся. Потом он попытался смягчить крушение моих надежд:
— Слушай, взгляни на это так. Если уж тебе достался счастливый билет и ты хочешь тренироваться с нами каждый день, мы, пожалуй, сможем подготовить тебя в соответствующую возрастную категорию. Быть может, не в профессиональную, но определенно с высокими показателями.
Вот так вот. Очевидно, есть хотя бы проблеск надежды, что я стану Адонисом. Считайте, что мне бросили вызов.
Пикелс на пару пунктов увеличил скорость беговой дорожки, и я тяжело дышал через трубку, подсоединенную к устройству, которое измеряло уровень углекислого газа, выпускаемого из легких, и поглощаемого кислорода. В течение часа испытание на беговой дорожке становилось все труднее и труднее, и каждые четыре минуты Пикелс колол мне палец скарификатором, чтобы забрать кровь на содержание молочной кислоты. Еще восемь уколов — и палец у меня выглядел, словно я только что подрался в ближайшем баре. Он был весь в синяках и кровоподтеках, а я прижимал к нему ватку, чтобы кровь свернулась. Казалось, даже во рту ощущался вкус крови.
Пикелс велел мне оценивать уровень нагрузки на разных этапах процесса. Когда он заставил меня бежать в гору в темпе 9:40 мин/миль, я не задумываясь выдал скромные 5 и 6 из десяти. Однако данные говорили совсем о другом: судя по результатам, я был близок к обмороку. Пульс у меня достиг 182 ударов, и дышал я тяжело. Пикелс сказал, что ему нужно, чтобы я добился такого темпа, что уже, казалось бы, быстрее нельзя, и нажал на компьютере кнопку, придающую беговой дорожке еще больший уклон. Похоже, он собирался отправить меня на «утюги», островерхие скалы на окраине Боулдера, ограничивающие восточную оконечность Скалистых гор. Через три минуты я был выжат как лимон. Я простонал, и мой стон, гулким эхом отражаясь в трубке, превратился в завывания тонущего маппета. Вот и все — пройдя шесть этапов с постепенно возрастающей нагрузкой, я сдулся.
