Через пару часов после нашей тренировки в бассейне мы с Гамильтоном сидели возле его дома на Малибу-Хиллс с видом на океан. Он, прищурившись, разглядывал показавшуюся вдалеке грозовую тучу, а я спросил, что он думает о вероятности умереть, когда бросается на гребень волны.
— На волне катаются, а не воюют с ней, — ответил Гамильтон. — Искусство выживания в том, чтобы понять, когда тебя обошли.
Отчасти он приписывает свои серферские успехи почтительной, по его мнению, связи с природой и пониманию того, что серфер не просто катается на волнах — он, по сути, часть волны.
— У волны нет начала и нет конца, — говорит Гамильтон. — В серфинге есть нечто вневременное: каждый гребень, который ты оседлал, — это одна и та же вековечная волна. У по-настоящему хороших серферов такая связь с океаном, что большие волны попросту приходят к ним сами. Серферы же, которые воюют с океаном, пытаясь одолеть его, никогда не отыщут этой связи и не найдут хороших волн.
Пусть так, но, пожалуй, было бы несправедливо утверждать, что у тех пятерых, что погибли на Теапухо с тех пор, как Гамильтон оседлал «волну тысячелетия», не было связи с океаном.
В его деле падения и травмы такое обычное дело, что когда число наложенных на его тело швов перевалило за тысячу, Гамильтон бросил их считать. Он ломал ребра и пальцы, у него лопались барабанные перепонки, а однажды конец шальной доски взрезался ему в щеку. Все это значит, что неудачи ему тоже не чужды. Ключ к успеху Гамильтона в том, что он готов к падению и даже к смерти. Перед каждой попыткой он всегда продумывает, что может пойти не так. По его словам, этот рецепт подходит далеко не только к серфингу. Я прошу его рассказать, о чем он.
Прежде чем бросаться на гребень волны, Гамильтон рисует перед своим мысленным взором удачный исход событий. Он думает о том, как он зайдет под нужным углом, какие бы силы ни противостояли ему, и сумеет проложить путь по волне. Мысленно представляя все это, он говорит себе: «Я должен сделать это. Уверен, что все получится». Зачастую одной этой уверенности достаточно, чтобы мы увидели, как он успешно добирается до берега. Но даже если выходит иначе, этот подход не дает ему свернуть с верного пути, когда что-то идет не так.
Понимая, что потерял контроль, Гамильтон за долю секунды представляет себе возможное падение, продумывая, как максимально снизить урон. Означает ли это, что нужно свернуться в клубок, спрыгнуть с доски или сделать еще что-то, для чего подвернется возможность — он уверен, что обязательно настанет момент, когда он снова обретет некое подобие контроля. Штука в том, чтобы дождаться этого момента. В конце концов, завихряющиеся потоки и сокрушающая сила воды — всего лишь стихия. Они возникают и исчезают. Безучастные, они дарят шанс и возводят препятствия. При падении волна обрушивается на серфера, заявляя о своих правах. В мощном потоке воды руки и ноги ему не принадлежат. На него обрушиваются вода, камни, его доска и все что угодно, что окажется на пути. В это мгновение полной беспомощности Гамильтон уступает стихии и успокаивается. Находясь в центре водоворота, остается только отдаться воле природы. Она либо убьет его, либо покалечит, а, может быть, подарит жизнь.
Сохранять дзенское спокойствие, пока вы кувыркаетесь, полезно, а длиться это может несколько минут без дыхания.
Тогда легкие Гамильтона горят, а все тело истерзано окружившим его водоворотом.
— Но рано или поздно, — говорил он, — если вам удастся продержаться достаточно долго, волна вас отпустит. Пока вы находитесь в самой гуще, сознание должно оставаться спокойным, нужно помнить, что вам еще представится шанс.
И когда этот момент настает, Гамильтон, бросив все накопившиеся в организме силы, начинает действовать. Тут-то он и позволяет реакциям «бей или беги» взять верх. Он выпрыгивает, словно черт из табакерки, и из последних сил борется за жизнь. Пока что ему каждый раз удавалось остаться в живых.
Четыре правила в этой его формуле: отдача, кризис, смирение и спасение. Это его план при любой неудаче в жизни, говорит он. Они помогают ему выжить, когда шансов на спасение нет, и дают направление в любом предприятии, за которое он берется за пределами водной стихии.
— Этот подход я применяю, когда начинаю новое дело или меняю режим тренировок, — рассказывает он. Все эти правила вместе образуют «клин», который он «вбивает» между сознанием и непроизвольными реакциями нервной системы. Это барьер между естественными пределами его возможностей и контролем, который он может осуществлять над окружающим его миром. В мировоззрении Гамильтона духовность чередуется со спортом и закаливанием в природных условиях. Непосвященный назвал бы это холизмом.
Порой, когда я слышу такого рода всеохватывающие объяснения мирового порядка, я невольно источаю скепсис. Неужели один из величайших серферов в мире тоже проповедует калифорнийский вздор и новомодные упражнения? В конце концов, его успех проще объяснить тем, что в его распоряжении — лучшее спортивное оборудование на Западном побережье, а также тем, что ему невероятно везло и он выживает во всех экстремальных затеях. Научные же объяснения и ссылки на научные данные не менее загадочны. И ничто так наглядно не демонстрирует конфликт между научным сообществом и последователями холизма, как недавно начавшаяся «золотая лихорадка» в области исследований бурого жира.
Глава 7
Пушкой по воробьям
В прошедшем столетии появление большого количества доступной еды, климат-контроля и переработанных продуктов вызывало во всем мире эпидемию ожирения и постоянный рост заболеваемости диабетом. Только в Соединенных Штатах на лечение диабета ежегодно расходуется 245 миллиардов долларов. Почти у 35 % американцев есть лишний вес, да и жители других стран мира не отстают: у 39 % остального населения планеты наблюдается избыточный с медицинской точки зрения вес
[7]. Мы тратим состояния на экстремальные диеты, а когда они не помогают, миллиарды долларов на пересадку почек и диализ. Мы перепробовали почти все, чтобы предотвратить катастрофу: от изобретения лекарств, ограничивающих количество жира, усваиваемого организмом, до амфетаминов, которые разгоняют обмен веществ, и даже намеренно заражали себя глистами. И все же ничего не помогло, и коллективный объем талии продолжает расти.
Потом, в 2011 году, ученые из Гарварда обнаружили, что бурый жир — это не просто рудиментарная ткань, доставшаяся нам в процессе эволюции, а то, что почти любой может сформировать и использовать. Это стало проблеском надежды в разгар суровой и беспощадной эпидемии. В течение года Национальные институты здравоохранения издали новое распоряжение о помощи в финансировании фундаментальных исследований базовых механизмов функционирования бурой жировой ткани. Это было предпринято с одной лишь долгосрочной целью: создать лекарственное средство, максимально усиливающее свойства бурого жира, чтобы не тратить время на пребывание на холоде. Фармацевтическая компания, которая первой разработает лекарственный препарат, форсирующий жиропоглощающие свойства бурой жировой ткани без изменений в сидячем образе жизни американцев, не только принесет обществу огромное благо, но и заработает миллиарды долларов. И началась погоня за чудесным лекарством.
