– Мы разговаривали с ним. Это все.
Пресс-конференция явно дышала на ладан, и все это чувствовали, кроме Херрготта Рада, который вдруг заявил:
– Раз уж здесь собралось столько представителей центральных газет и радио, что бы вам взять да написать об Андерслёве!
– Это что, острота?
– Никак нет. Все твердят, что у нас в стране жуткие порядки. Если верить органам массовой информации, то в больших городах страшно высунуть голову за дверь, того и гляди, отрубят. А у нас тут тихо, спокойно. Ни безработных нет, ни наркоманов. И жить приятно. Народ симпатичный, местность красивая. Вы хотя бы на здешние храмы посмотрите.
И на этом кончилась пресс-конференция в муниципалитете Андерслёва.
Имя Бертиля Морда вообще не упоминалось.
Единственным, кто за всю пресс-конференцию не вымолвил ни слова, был Оке Буман.
IX
Если газетные сообщения в понедельник и вторник вызвали некоторый переполох в Андерслёве, то все же их можно было назвать легким бризом перед тем циклоном, который обрушился на поселок в среду.
Телефоны звонили непрерывно как дома у Херрготта Рада, так и внизу, в его служебном кабинете. Не говоря уже о полицейском управлении в Треллеборге.
Сигбрит Морд видели в Абиско и в Сканэре, на Мальорке, Родосе и на Канарских островах. А кто-то сообщил по телефону, что она накануне вечером выступала в стриптизе в одном из злачных мест Осло.
Сообщали, что она ехала на пароме из Истада в Польшу, из Треллеборга в Сассниц. По нескольку сообщений поступило из Мальмё, Стокгольма, Гётеборга и Копенгагена. Особенно настойчиво утверждалось, что она была в залах ожидания аэропортов Каструп и Стюруп.
Семь свидетелей приметили ее вместе с Фольке Бенгтссоном в самых невероятных местах.
Только в Андерслёве ее никто не видел.
Около трех часов дня Мартин Бек сидел дома у Рада, мучаясь головной болью. Только что он, неотступно сопровождаемый репортерами, побывал в аптеке и купил аспирин. И мысленно уже представлял себе заголовки в завтрашних газетах. Например: «Головная боль в Андерслёве». Ему очень хотелось заодно зайти и в винную лавку купить виски, но мысль о том, какие последуют комментарии, вынудила его воздержаться. «Похмелье в Андерслёве»?
Опять зазвонил телефон.
Чтоб ему было пусто.
Рад прикрыл микрофон ладонью и сообщил:
– Начальник отдела Мальм из Центрального полицейского управления. Хочешь поговорить с ним?
«Господи», – подумал Мартин Бек, хотя никогда не верил в Бога.
Мальм был для него все равно что пресловутая красная тряпка для быка.
Тем не менее он сказал:
– Ладно, поговорю.
Что еще остается несчастному служаке?
– Бек слушает.
– Привет, Мартин. Как дела?
– Пока что очень скверно.
Из голоса Мальма сразу пропали приятельские нотки.
– Вот что, Мартин, назревает настоящий скандал. Я только что разговаривал с начальником Центрального полицейского управления.
Скорее всего он находился в одном помещении с начальником. Известно было, что тот избегает говорить с людьми, которые способны задавать вопросы и даже прекословить.
Особенно не любил он разговаривать с Мартином Беком, который с годами завоевал очень уж большой авторитет.
К тому же начальник Центрального полицейского управления страдал манией преследования в тяжелой форме. Уже давно он внушал себе, что растущая непопулярность полиции – следствие нелюбви определенных элементов к нему лично. Причем считал: такие элементы засели и в его собственном ведомстве.
– Ты арестовал убийцу?
– Нет.
– Ты хочешь, чтобы полиция стала посмешищем?
«Стала?» – подумал Мартин Бек.
– Дело поручено нашим лучшим сотрудникам. И никакого движения. Убийца разгуливает на свободе, дает интервью, а полиция лебезит перед ним. В газетах есть снимок места, где захоронен труп.
Все свои сведения о деле Мальм почерпнул в вечерних газетах, все познания о практике полицейского следствия – из кинофильмов.
Мартин Бек услышал в трубке какой-то хриплый шепот.
– А? – заговорил Мальм. – Да-да. Учти, управление считает, что сделало все от него зависящее. Мы считаем тебя нашим самым искусным следователем после Герберта Сёдерстрёма.
– Герберта Сёдерстрёма?
– Ну да, а как правильно?
Мальм, очевидно, подразумевал Гарри Сёдермана, пресловутого шведского криминолога, который под конец жизни был начальником полиции в Танжере, а в годы второй мировой войны однажды вызвался застрелить Гитлера.
Снова какой-то шепот, Мальм тихо кому-то ответил, потом громко сказал в трубку:
– Полицию поднимут на смех. Убийца рассказывает газетчикам свою биографию. Скоро он напишет книгу о том, как обманул отдел по расследованию убийств. У нас и без того хватает неприятностей.
Что правда, то правда – у полиции хватало неприятностей.
Трудности начались около шестьдесят пятого года, когда полиция была подчинена государственным властям. И постепенно развилось государство в государстве, ненавистное для граждан. Недавние исследования показали, что отношение полицейских к гражданам становилось все более нетерпимым и реакционным.
Полиция получила власть, какой не располагала за всю историю страны. И обходилась государству дороже, чем полиция любой иной страны.
И все равно преступность росла, насилие принимало все более широкий размах. В Центральном полицейском управлении явно не отдавали себе отчета в весьма простой истине: насилие рождает насилие, и зачинщиком фактически выступила полиция.
– Ты слушаешь? – спросил Мальм.
– Слушаю, слушаю.
– Так вот, разыщи этого Бенгтссона и арестуй его.
– У нас нет никаких доказательств.
– Доказательства найдутся.
– Я в этом не так уж уверен, – ответил Мартин Бек.
– Если не считать прошлогоднюю неудачу на Бергсгатан, у тебя превосходный процент раскрытых преступлений. И дело ведь яснее ясного.
– Он что, смеется?
Голос начальника донесся вполне отчетливо. Очевидно, стоявший за спиной Мальма сановник начал терять терпение. С ним это нередко случалось.
– Ты смеешься? – спросил Мальм.
– Что ты, что ты. Это на линии какие-то шумы. Может быть, твои разговоры подслушивают?
Еще один щекотливый предмет, которого не следовало касаться.
И Мальм реагировал надлежащим образом:
