– Да, не стоило, – ответила Анна. – В ее лице нет ничего особенного, никакой проникновенности. Не думаю, что художник хоть сколько-нибудь был с ней знаком.
– Лука был лекарем, а не художником, – заметил бен-Ихад.
– Я тоже лекарь, а не художник, – в ответ сказала Анна, – но могу оценить, что это подделка. Мария была матерью Иисуса. Ее облик должен быть более величественным.
Мужчина поставил картину на пол и снова пошел к шкафу. Вытащил другую, чуть поменьше, развернул ее и протянул Анне.
На ней тоже была изображена женщина, на лице которой время и горе оставили свои следы, но в ее глазах читалось понимание того, что есть нечто более важное, чем физическая боль. Она испытала в этой жизни радости и горести и обрела внутреннее умиротворение, которое художник попытался изобразить, но в конце концов понял, что ухватить вечность мазками кисти невозможно.
Бен-Ихад внимательно наблюдал за Анной.
– Хочешь взять эту?
– Да.
Мужчина тщательно завернул икону, потом, взяв другой кусок холста, большего размера, обернул еще раз. Он совсем не обращал внимания на первую картину, словно она уже не представляла никакой ценности, сыграв свою роль.
– Уверен, что это именно то, что ты хотел? – спокойно спросил бен-Ихад.
– Надеюсь, что да, – ответила Анна. – Эта картина меня вполне устраивает.
Расплатившись с бен-Ихадом, она спрятала икону под одеждой и ушла.
Подходя к своему постоялому двору, Анна почувствовала, что ее кто-то преследует. Она дотронулась до ножа, висевшего на поясе, но это не придало ей уверенности, ведь прежде она использовала его только для того, чтобы резать еду и оказывать первую помощь пострадавшим, да и то всего лишь несколько раз.
Сдерживая нарастающую панику, Анна постаралась ускорить шаг. В тот момент, когда она была уже у входа, появился Джулиано, подошедший с противоположной стороны. Он сразу же понял, что Анна напугана, возможно, заметив страх в ее глазах и торопливую походку.
Джулиано обхватил Анну руками и потащил за собой вверх по лестнице. Трое мужчин, облаченных в тяжелые серые одежды, пряча лица, быстро прошли мимо них и поднялись наверх на открытую площадь. В руке одного из них блестел изогнутый нож.
– Картина у меня, – выдохнула Анна, как только они оказались в комнате Джулиано и закрыли дверь на засов. – Она прекрасна. Думаю, что это подлинник. Впрочем, не важно. На ней изображен лик женщины, на которую снизошла благодать Господня, на какую мы можем только надеяться.
– А что по поводу Синая? Какое отношение имеет к нему эта картина?
Анна была поражена. Она думала, что была очень осторожна, но Джулиано каким-то образом узнал ее тайну.
– Это мое личное дело. – Анна понимала, что, произнеся эти слова, закрыла дверь, которую больше никогда не сможет открыть. – Зои это никак не касается.
– Но она знает об этом, – настаивал Джулиано. – Именно поэтому ей удалось заставить тебя сюда приехать.
Было очевидно, что он терялся в догадках. По его лицу Анна поняла, что ее друг не только недоумевал, но и был обижен на нее, потому что она не решилась доверить ему свою тайну.
– Да, – не колеблясь сказала Анна. Она должна все рассказать ему прямо сейчас – у нее просто не оставалось выбора. – Одного из моих родственников осудили за преступление и отправили в ссылку.
– В чем его обвинили?
– В причастности к убийству. Но у него были благие намерения. Уверен, что смог бы это доказать, если бы поговорил с ним и узнал подробности происшедшего, а не те крупицы, которые мне удалось собрать.
– И в чьем же убийстве его обвинили?
– Виссариона Комненоса.
У Джулиано расширились глаза, и он медленно выдохнул.
– Ты ловишь рыбу в глубоких водах. Уверен, что отдаешь себе отчет в своих действиях?
– Нет, не уверен, – горько сказала Анна, – но у меня нет выбора.
Венецианец не стал спорить.
– Я тебе помогу. Но прежде всего нам нужно спрятать картину в надежном месте.
– Где же?
– Не знаю. Она большая?
Анна вытащила икону и, аккуратно развернув, протянула Джулиано, чтобы тот мог ее рассмотреть. Наблюдая за его лицом, она увидела, как из его глаз постепенно исчезает недоверие, сменяясь интересом.
– Мы должны отнести ее на корабль, – сказал Джулиано. – Это единственное место, где она будет в безопасности.
– Думаешь, те люди охотились за ней? – спросила Анна.
– А ты думаешь иначе? Но, даже если они оказались здесь по иной причине, придут другие. Зоя знала о ней, и они тоже могли узнать.
– Монастырь, который я хочу посетить, находится у горы Синай, – выдавила из себя Анна.
Джулиано вопросительно вглядывался в ее лицо.
– Там находится твой родственник? – мягко спросил он.
Как много она могла ему рассказать? Чем дольше она будет сомневаться, тем меньше он поверит ее словам.
– Мой брат, – прошептала она. – Прости…
Сейчас ей придется снова ему солгать или же признаться, что до замужества она носила фамилию Ласкарис… Мужчины не меняют фамилию после женитьбы, а евнухи вообще не вступают в брак. Джулиано подумает, что она лжет, чтобы скрыть свое настоящее имя. Анна уже привыкла к этому маскараду, который в свое время казался ей единственно правильным решением. Она уже перестала ценить то, что могла свободно ходить по улицам.
Джулиано ничего не сказал, но в его глазах все еще читалось удивление.
– Его зовут Юстиниан Ласкарис, – с огромным трудом назвала Анна имя брата.
Наконец в глазах венецианца появилось понимание.
– Ты приходишься родственником Иоанну Ласкарису, которому выжгли глаза по приказу императора?
– Да. – Анне не хотелось вдаваться в подробности. – Пожалуйста, не надо об этом…
Джулиано поднял руку, чтобы заставить ее замолчать.
– Ты должен пойти на гору Синай. Я отнесу картину на корабль. Обещаю, что она будет в целости и сохранности. Даю слово, что не украду ее и не отвезу в Венецию, – добавил он с улыбкой, в которой сквозили горечь и стыд.
– Я ни секунды в тебе не сомневался, – ответила Анна.
– Нам надо уходить очень осторожно, – сказал Джулиано. – Думаю, за пределами города мы будем в большей безопасности. Сколько времени тебе потребуется, чтобы добраться до горы Синай?
– Месяц, чтобы дойти туда и вернуться, – ответила Анна.
Он колебался.
– Я вернусь сюда к тому времени, когда приплывет корабль, – пообещала она. – Проследи, чтобы с картиной ничего не случилось.
– Мне необходимо посетить Яффу и Цезарею, – сказал Джулиано. – Я вернусь через тридцать пять дней.
