Мария хотела стать монахиней; она призналась Константину в этом по секрету, тихо, с мягкой застенчивой улыбкой. Но родственники заставили ее выйти замуж за отпрыска богатой семьи, с которой у них были деловые связи, и Константин никогда больше не видел Марию и не знал, что с ней случилось.
Она оставалась для него идеалом – не только женственности, но и любви. Теперь, когда Феодосия улыбнулась ему своей тихой печальной улыбкой, предлагая медовые лепешки и вино, Константин снова увидел в ее темных глазах сходство с Марией. И услышал эхо доверия, которое оказывала ему подруга юности. В душе епископа неожиданно воцарился сладостный покой, и он обнаружил в себе мужество продолжать борьбу, с новыми силами и с еще большей верой.
Это придало ему уверенности в себе. Он решил избрать наиболее опасный путь, который ранее пугал его. Набожность Феодосии, ее благочестие и безусловная преданность вере убедили Константина в том, что он должен использовать в борьбе любое оружие, какое есть у него под рукой.
Странно было входить в дом Зои после всего случившегося. Константин не питал иллюзий: она примет его из любопытства, просто чтобы узнать, что ему от нее понадобилось.
Он успел забыть, как потрясающе она выглядит. Несмотря на то что Зое было под восемьдесят, она высоко держала голову, ее походка по-прежнему была грациозной, а тело – гибким.
Константин вежливо поприветствовал ее, поблагодарил за гостеприимство и постарался дать понять, что пришел с определенной целью.
– Вы, должно быть, осведомлены об опасности, которая нависла над нами, еще лучше, чем я, – начал он. – Императору совершенно определенно все известно. Именно поэтому он отправил в Рим икону Пресвятой Богородицы, которую с триумфом внес в город. Он сказал мне, что должен был сохранить ее на случай, если Константинополь снова будет сожжен. Но не объявил об этом народу. Вероятнее всего, он боится паники.
– Осторожность никогда не бывает лишней, владыка, – ответила Зоя. Ее лицо не выражало ни согласия, ни доверия. – У нас много врагов.
– Несмотря на их земную силу, нас до сих пор хранила вера, – ответил Константин. – Бог не сможет спасти нас, если мы не будем в Него верить. Наша защитница и спасительница – Пресвятая Богородица. Я знаю, что вам об этом известно, именно поэтому пришел сюда, хоть, признаю, мы с вами и не друзья и в большинстве случаев друг другу не доверяем. Но я абсолютно уверен в том, что вы любите Византию, Святую Церковь и Бога, в которого мы оба веруем.
Женщина улыбнулась, словно ее рассмешили его слова, но глаза оставались горячими, напряженными, а на щеках вспыхнул румянец, который не имел ничего общего с притворством. Теперь пришла пора рассказать ей о своих планах.
– Я доверяю вам, потому что у нас есть общая цель, – снова заговорил Константин. – И, следовательно, общие враги из влиятельных семей, которые по той или иной причине поддерживают союз с Римом.
– Что вам нужно, владыка? Говорите прямо!
– Разумеется, информация, – ответил Константин. – У вас есть оружие, которое вы не можете использовать, а я могу. Нужно задействовать его прямо сейчас, пока не стало слишком поздно.
– А разве еще есть время? – довольно холодно поинтересовалась Зоя. – У нас с вами уже много-много лет общая цель.
– Вы не хотите расставаться с информацией, которая мне нужна, пока она имеет для вас хоть какую-то ценность, – ответил Константин. – Вы не сможете безнаказанно ею воспользоваться. А я смогу.
– Возможно. Но не знаю, какая именно известная мне информация сможет расширить Царствие Божие. – Во взгляде Зои промелькнула ирония. – Но, возможно, вас больше интересует сокращение владений дьявола?
Епископа вдруг пробрала дрожь.
– «Враг моего врага – мой друг», – процитировал он.
– Какого конкретно врага вы имеете в виду? – уточнила Зоя.
– У меня только одна цель, – ответил епископ, – сохранить православную церковь.
– А для этого нам нужно сохранить Константинополь, – подчеркнула Зоя. – Каков же ваш план, владыка?
Епископ строго посмотрел на нее:
– Убедить влиятельные семьи, которые поддерживают союз с Римом, изменить свою точку зрения и выбрать не целесообразность и практичность, а веру в Бога. Если они не пойдут на это добровольно, ради спасения их души я напомню им о грехах, которые могу им отпустить – перед Богом, если не перед честным народом, – и, конечно, о том, что ждет тех, кто не получит отпущения грехов.
– Слишком поздно, – сказала Зоя.
– А вы дали бы мне это оружие раньше, до того, как Карл Анжуйский приготовился к отплытию?
– Не уверена, что дам его вам даже сейчас. Возможно, я предпочту использовать его сама.
– Вы можете наносить раны, Зоя Хрисафес, так же как и я, – сказал Константин с легкой улыбкой. – Но я могу и исцелять, чего вы не умеете.
И он назвал три семьи.
Зоя колебалась, изучая лицо епископа. Казалось, что-то развеселило ее, и она рассказала Константину о том, что ему нужно было знать.
Глава 70
Паломбара приехал в Рим всего на несколько дней позже Виченце. Путешествие было довольно благополучным для этого времени года, но вкус поражения отравлял ему удовольствие. Паломбара высадился на берег в Остии и вскоре выяснил, что Виченце обогнал его как минимум на сутки.
Папа римский и кардиналы уже собрались в папских покоях в Ватиканском дворце, когда Паломбара стремительно появился там в пыльной, грязной, пропитанной пóтом дорожной одежде. В другое время его бы не пустили во дворец в столь недостойном виде, но сейчас повсюду витало возбуждение, как перед летней грозой, когда воздух сух, колюч и жалит кожу, словно сотни надоедливых насекомых. Люди начинали говорить и замолкали. Они бросали по сторонам настороженные взгляды, а завидев Паломбару – улыбались. Ему лишь казалось, что в их глазах издевка, или так и было на самом деле?
Большой деревянный ящик был аккуратно открыт, и икону Пресвятой Богородицы, которую Михаил Палеолог с триумфом внес в город, когда привел свой народ домой, скрывала лишь ткань.
Виченце стоял чуть в стороне, его лицо светилось победной улыбкой, бледные глаза сверкали. Лишь раз он бросил взгляд на Паломбару и снова отвел глаза, словно его напарник был пустым местом.
По сигналу Виченце служитель шагнул вперед. В комнате не раздавалось больше ни звука – ни шороха, ни скрипа шагов. Даже папа, казалось, затаил дыхание.
Служитель подошел к ящику и сдернул ткань.
Папа и кардиналы подались вперед. Воцарилась гробовая тишина.
Паломбара поднял взгляд, моргнул и уставился перед собой. Господи всемогущий! Его взору предстали вовсе не тонкие черты Пресвятой Богородицы Девы Марии, а буйство обнаженной плоти, изобилующее анатомическими деталями, изображенными с большим мастерством. Центральная фигура представляла собой некую улыбающуюся пародию на Деву, но столь откровенно женственную, что при взгляде на нее у любого ускорялся пульс и в крови закипала страсть. Пышная грудь женщины была обнажена, а изящная рука лежала на паху стоящего рядом с ней мужчины.
