– Ты хочешь сказать, что союз с Римом может оказаться не таким плохим, как я его себе представляю, потому что соблюдать его условия на практике не представляется возможным? Слово папы мало что значит, поэтому и своим клятвам мы можем не придавать особого значения. Пока мы осторожны, осмотрительны, не привлекаем к себе внимания, мы можем потихоньку делать то же, что и раньше. Так?
Епископ улыбнулся, подтверждая ее мысль.
Хотя Зоя все прекрасно понимала, ей нравилось играть с ним.
– А чего же ты хочешь от меня, Паломбара?
– Мне весьма неприятно, что все время приходится оглядываться, – ответил он.
– То есть ты хочешь… избавиться от Виченце? И думаешь, что я смогу это сделать? Что я на это соглашусь?
– Я абсолютно уверен, что сможете, – ответил Паломбара. – Но я не хочу, чтобы Виченце был убит. В таком случае я непременно попаду под подозрение. И, что гораздо важнее, ему на смену пришлют кого-то, кого я не знаю, а значит, мне будет сложнее предсказать поведение нового напарника.
Зоя кивнула:
– Да, ты пробыл в Византии достаточно долго, чтобы усвоить немного нашей мудрости.
Легат с улыбкой склонил голову:
– Я хочу, чтобы внимание Виченце было поглощено каким-нибудь делом и у него не оставалось времени на мысли о том, чтобы меня уничтожить.
Зоя задумалась.
– Ты не можешь позволить себе оставлять в живых того, кто убил бы тебя, если бы смог. Рано или поздно у него появится такая возможность. Нельзя все время сохранять бдительность. Однажды ты забудешь об осторожности, когда слишком устанешь или отвлечешься. Лови момент, Паломбара, – или это сделает Виченце.
Легат внезапно осознал, что она говорит, основываясь на личном опыте, и вдруг у него с глаз спала пелена. Зоя горевала по Григорию Вататзесу, но сама же убила его. У нее не было выбора, если она хотела выжить. А смерть Арсения Вататзеса тоже ее рук дело? Была ли это кровная месть?
– Важно, чтобы об этом знали только вы и я. – Легат осторожно подбирал слова. – Я высоко ценю вашу помощь, но не хочу оказаться у вас в долгу.
– Не окажешься, – пообещала Зоя. – Ты открыл мне планы папы, что дает мне возможность… пересмотреть свою позицию в отношении союза с Римом. Для меня это крайне важно.
Паломбара встал, хозяйка дома тоже поднялась. Она стояла достаточно близко, и итальянец ощутил запах ее благовоний, ее волос, ее кожи. Если бы баланс в отношениях между ними был чуть иным, он бы прикоснулся к ней – и даже более того. Сейчас их связывало глубокое внутреннее взаимопонимание. Зоя непременно обуздает для него Виченце, наверное, ее это даже позабавит. Но если сам Паломбара когда-нибудь станет представлять угрозу для этой женщины, она убьет его, хоть и с сожалением. Они оба знали и об этом тоже. Разница между ними была только в том, что, хоть Паломбара и восхищался Зоей, его интерес шел от разума, холодного рассудка. Волна эмоций не поднималась из самой глубины его души, не захлестывала его, сбивая с ног, не накрывала с головой, не уносила с собой неизвестно куда. Зоя же жила страстями.
И Паломбара искренне завидовал этой византийке.
Глава 72
Хватая воздух руками, Константин метался по комнате, на стене которой висели прекрасные иконы.
– Пожалуйста, помоги ей, Анастасий! Ее так глубоко ранило предательство! С горя она слегла. Мне кажется, ей все равно, будет она жить или нет. Я сделал все что мог, но безрезультатно. Феодосия – прекрасная женщина, пожалуй, лучшая из всех, кого я знаю. Как мог мужчина бросить жену, с которой прожил столько лет, ради какой-то… мерзкой срамницы со смазливым личиком, только потому что она может родить ему ребенка?
– Да, конечно, я пойду к ней, – ответила Анна. – Но у меня нет лекарства от горя. Все, что я могу сделать, это посидеть с ней… уговорить поесть, помочь заснуть. Но, когда Феодосия проснется, ее боль вернется.
Константин глубоко вздохнул.
– Спасибо, – вдруг улыбнулся он. – Я знал, что ты мне не откажешь.
Феодосия Склерос действительно погрузилась в бездну отчаяния. Эта темноволосая женщина обычно держалась с огромным достоинством. Теперь же она сидела на стуле, уставившись в окно невидящим взглядом.
Анна принесла второй стул и села рядом. Долгое время она не произносила ни звука.
Наконец Феодосия повернулась к Анне.
– Я не знаю, кто ты, – вежливо произнесла она, – и зачем пришел. Я не посылала за тобой и не нуждаюсь в твоих советах. Единственная цель, которую ты преследуешь, находясь здесь, – исполнение своего долга. Я освобождаю тебя от этой обязанности. Можешь идти. Наверное, где-нибудь в другом месте ты принесешь больше пользы.
– Я лекарь, – пояснила Анна, – Анастасий Заридес. Я пришел, потому что епископ Константин очень за вас переживает. Он сказал, что вы – самая замечательная женщина из всех, кого он знает.
– Что проку быть «замечательной»? – горько возразила Феодосия.
– В этом действительно нет никакого проку, – согласилась Анна. – Я и не думал, что вы ищите в этом какой-то прок. Из того, что рассказал епископ Константин, я решил, что вы бескорыстны.
Феодосия медленно повернулась и посмотрела на Анну с легким удивлением, но в ее взгляде по-прежнему не было даже проблеска надежды.
– И что же, это должно меня вылечить? – спросила она насмешливо. – Я не собираюсь быть святой.
– Может быть, вы хотели бы умереть, но в вас недостает гнева, чтобы совершить этот грех, ведь он имеет необратимые последствия. Или же вы просто боитесь физической боли, предшествующей смерти?
– Пожалуйста, перестань оскорблять меня и уходи, – решительно сказала Феодосия. – Я не нуждаюсь в твоих услугах.
И она снова уставилась в окно.
– А вы приняли бы мужа, если бы он вернулся? – спросила Анна.
– Нет! – Феодосия резко втянула в себя воздух и снова повернулась лицом к Анне. – Я горюю не по нему. Я скорблю по тому человеку, каким я его себе представляла. Наверное, ты не сможешь этого понять…
– Думаете, вы – единственный человек, вкусивший горечь разочарования?
– Ты не услышал, когда я попросила тебя уйти?
– Услышал и понял. Слова достаточно просты. Вы сплели руки. Глаза у вас впалые, цвет лица нездоровый. У вас болит голова?
– У меня все болит, – ответила Феодосия.
– Вы пьете слишком мало жидкости. Вскоре начнет увядать ваша кожа, потом, думаю, заболит желудок… Впрочем, вы, наверное, уже испытываете боль. А затем у вас появятся запоры.
– Это слишком личное и тебя не касается, – поморщилась Феодосия.
– Я лекарь. Вы хотите наказать кого-то, нанося вред своему организму? Вы что же, думаете, вашему мужу есть до этого дело?
– Боже мой, как ты несправедливо жесток! Просто бессердечен! – с упреком воскликнула Феодосия.
