– Другие со временем тоже это поймут, святой отец, – сказал Паломбара, презирая себя за лицемерие.
– Да, конечно, – ответил Григорий, поджав губы, – однако мы должны немало сделать, чтобы подготовиться. – Он слегка подался вперед. – Необходимо, чтобы нас поддержала вся Италия. Нам нужно много денег и, конечно, мужчин, лошадей, доспехов, военных машин, еды и кораблей. Я отослал легатов во все европейские столицы. Венеция обязательно присоединится к нам, потому что им это выгодно. У Неаполя и юга просто нет выбора, ведь там правит Карл Анжуйский. Меня по-настоящему заботит Тоскана, Умбрия и Регно.
Несмотря на то что Паломбара старался не поддаваться амбициям, он почувствовал внутреннее волнение.
– Да, святой отец…
– Начнем с Флоренции, – перебил его Григорий, – она богата. Там бурлит жизнь, и флорентийцы готовы встать на нашу сторону, если мы в свою очередь будем их опекать. Они нам преданы. Далее я бы хотел, чтобы ты заручился поддержкой в Ареццо. Знаю, что тебе придется нелегко: они верны правителю Священной Римской империи. Но, пребывая в Византии, ты продемонстрировал прекрасные способности и усердие. – Папа холодно усмехнулся. – Я внял тому, что ты рассказал о Михаиле Палеологе, Энрико, но я не настолько слеп, чтобы согласиться с твоими столь деликатными представлениями. Я понял, что именно ты, исходя из добрых побуждений, оставил недосказанным. Ступай и возвращайся с докладом не позднее середины января.
– Да, святой отец, – ответил Паломбара с энтузиазмом.
В вечер перед отъездом из Флоренции Паломбара обедал со своим старым другом Алигьери Беллинчоне и Лапой, с которой тот жил после смерти жены. У них было двое маленьких детей, Франческо и Гаэтано, а также сын Алигьери от предыдущего брака, Данте.
Как всегда, они оказали Паломбаре радушный прием, угостили великолепным обедом, после которого хозяева и гость уселись у камина, чтобы обменяться последними новостями.
Алигьери и Лапа пришли в восторг от рассказов Паломбары о Константинополе. Лапа расспрашивала его о дворе Михаила, особенно о том, какую одежду там носят и какие блюда готовят. В свою очередь, Алигьери заинтересовался специями и шелком, а также артефактами, которые можно было приобрести в славных городах, расположенных далеко на востоке по Великому шелковому пути.
Пока они обсуждали жизнь людей, которые по нему путешествовали, в комнату робко вошел мальчик, понимая, что прерывает беседу взрослых. На вид ему можно было дать лет десять. Он был довольно худеньким – под зимним плащом угадывались острые плечи. Но прежде всего внимание Паломбары привлекло бледное лицо, черты которого начинали терять детскую мягкость, глаза, полные огня, который, казалось, истощал его.
Лапа с тревогой посмотрела на мальчика:
– Данте, ты пропустил обед. Давай я тебе что-нибудь принесу.
Она приподнялась, однако Алигьери властным жестом остановил ее:
– Он будет есть, когда проголодается. Не надо волноваться.
Лапа отмахнулась от него:
– Мальчику нужно питаться каждый день. Данте, позволь представить тебе епископа Паломбару, из Рима. А сейчас я что-нибудь приготовлю.
Алигьери откинулся в кресле. Он не стал пререкаться с Лапой – вероятно, из уважения к Паломбаре, а также желая избежать неловкости.
– Добро пожаловать во Флоренцию, ваша светлость, – вежливо поприветствовал гостя мальчик.
Легат заглянул в его глаза, и ему показалось, что Данте светится изнутри. Паломбара вдруг понял, что вряд ли когда-нибудь сможет понять этого мальчика. Ему захотелось запомнить такого необычного ребенка.
– Спасибо, Данте, – ответил он, – мне оказали гостеприимство мои друзья, а это самый драгоценный дар, которого можно желать.
Мальчик взглянул на него и улыбнулся. На мгновение он принял Паломбару в свой мир, по крайней мере, это можно было прочесть в его глазах.
– Пойдем, – позвала Данте Лапа, вставая, – я дам тебе что-нибудь поесть. У меня есть немного твоей любимой карамели.
Она вышла из комнаты, и мальчик, бросив на легата еще один быстрый взгляд, послушно последовал за ней.
– Прошу прощения за его поведение, – сказал Алигьери с улыбкой, за которой скрывалось смущение. – Ему всего десять, а он верит, что повстречал небесное создание. На самом деле это девочка, дочка Портинари. Ее зовут Биче, или Беатриче. И видел ее Данте всего лишь мгновение. Это случилось в прошлом году, а он до сих пор не может ее забыть. – В глазах хозяина дома было удивление. – Мой сын живет в своем мире. Не знаю, что с ним делать. – Он передернул плечами. – Надеюсь, это скоро пройдет. Но Лапа очень о нем беспокоится. – Алигьери взял кувшин с вином. – Выпьешь еще?
Паломбара не стал отказываться, и они провели остаток вечера за приятным разговором. Впервые за последнее время легат смог расслабиться в дружеской беседе и на время забыть о нравственной двусмысленности нового Крестового похода.
На следующее утро всю дорогу до Ареццо он вспоминал серьезное и страстное выражение лица мальчика, уверенного в том, что он встретил девочку, которую будет любить всю свою жизнь. Огонь этой любви поглощал его, сжигал изнутри. Его ожидал либо рай, либо ад, но отнюдь не горькие сомнения и безразличие. Да, Паломбара завидовал этому мальчику, но, независимо от того, осмелится он разобраться в своих чувствах или нет, ему прежде всего надо было удостовериться в существовании Царства Небесного.
Паломбара скакал под дождем, чувствуя на лице холодные капли и ощущая запах мокрой земли и гниющих листьев, опавших с деревьев, – чистый, жизнеутверждающий дух. Короткий хмурый день перейдет в ночь, которая, сгущаясь с востока, закроет мглой небо, а потом горизонт окрасится в багрово-красные тона. Завтра он снова будет в Риме.
В Ареццо Паломбара разыскал своих старых друзей и задал им те же вопросы, что и во Флоренции. Десятого января нового 1276 года он вернулся в Рим и тут же поспешил с отчетом к Григорию. Стоял унылый зимний день, и, пока Паломбара пересекал площадь, направляясь к широким ступеням, ведущим в Ватиканский дворец, он почувствовал в воздухе некое затишье, как будто вот-вот начнется дождь. День клонился к вечеру, скоро все вокруг погрузится в темноту.
Легат увидел знакомого кардинала, который со скорбным видом тяжело шагал ему навстречу.
– Добрый вечер, ваше высокопреосвященство, – вежливо поприветствовал его Паломбара.
Кардинал остановился, покачивая головой из стороны в сторону.
– Слишком рано, – грустно сказал он, – слишком рано. Нам сейчас ни к чему перемены…
Легата охватило нехорошее предчувствие.
– Святой отец?..
– Сегодня, – ответил кардинал и, оглядев Паломбару с головы до ног, заметил на его одежде признаки долгого путешествия. – Ты опоздал.
Легат не был удивлен. Во время последней встречи с Григорием он заметил, что папа сильно сдал, ослабел и телом, и духом. Боль потери оказалась гораздо сильнее разочарования из-за того, что его могут отстранить от должности, и чувства тревоги и неуверенности в своем будущем. Все снова погрузилось в пучину неопределенности. Паломбара ощутил в душе пустоту: он потерял друга, наставника, человека, чье мнение уважал и разделял.
