– Я не знал, – тихо сказал легат и осенил себя крестным знамением. – Пусть покоится с миром.
Целый день лил дождь, и Паломбара не выходил из дома, сказав себе, что должен написать отчет о своей работе в Тоскане на тот случай, если новый папа его потребует. В действительности же он в задумчивости шагал по комнате, взвешивая решения, которые ему предстояло принять. Он мог все выиграть… или проиграть.
Паломбара уже несколько лет занимал высокую должность и успел обзавестись как друзьями, так и врагами. Главное, что он приобрел покровителей, а среди многочисленных врагов самым опасным считал Никколо Виченце.
Если ему, Паломбаре, суждено было сохранить свою должность и влияние, то на протяжении следующих нескольких недель ему понадобится не только вся его ловкость и хитрость, но и удача. Вне всякого сомнения, ему следовало лучше подготовиться к смерти Григория. Он же видел темные круги у него под глазами, слышал непрерывный кашель, заметил, что тот испытывал боль и слабость…
Паломбара остановился у окна и стал смотреть на дождь. Григорий был одержим идеей организовать новый Крестовый поход, но захочет ли его преемник ее осуществить?
Легат удивлялся тому, что Константинополь завладел его мыслями. Будет ли новый папа опекать Восточную христианскую церковь, попытается ли преодолеть разногласия между ней и католической церковью и будет ли относиться к православным как к своим братьям? Предпримет ли он какие-нибудь шаги, чтобы примирить и воссоединить христиан, разобщенных Великим расколом?
Следующие несколько дней нарастало напряжение, расползались слухи и домыслы, но передавали их в основном тайком, чтобы соблюсти правила приличия после смерти Григория. Однако в первую очередь такая осторожность была продиктована здравым смыслом, ведь никто не хотел предавать огласке свои планы и амбиции. Люди говорили одно, но подразумевали совсем другое.
Паломбара прислушивался к тихим разговорам и размышлял о необходимости создавать видимость, будто он поддерживает один из лагерей, но не мог выбрать, какой именно.
Спустя неделю после смерти Григория Энрико в глубокой задумчивости пересекал площадь перед Ватиканским дворцом, освещенным тусклым светом январского солнца. Его окликнул неаполитанский священник Масари.
– Опасное время, – заметил он, вызывая Паломбару на разговор.
Масари старался не наступать в лужи, чтобы не промочить великолепную кожаную обувь.
Легат улыбнулся.
– Боишься, что кардиналы выберут кого-нибудь против Божьей воли? – слегка иронично спросил он.
Он был знаком с Масари, но недостаточно хорошо, чтобы ему доверять.
– Боюсь, что, если им не подсказать, они, как и любой из смертных, могут совершить ошибку, – ответил Масари. Блеск в его глазах указывал на то, что он знает, как помочь кардиналам сделать правильный выбор. – Хорошо быть папой, но большая власть зачастую оказывает тлетворное влияние на человека и, к сожалению, прежде всего на его мудрость.
– Однако не лишает ее, – сухо парировал Паломбара. – Позволь мне воспользоваться твоими познаниями, брат. В чем, по-твоему, заключается мудрость?
Масари задумался.
– В преобладании разума над страстями, – наконец ответил он, вместе с легатом преодолевая очередной лестничный марш.
Дождь все усиливался.
– Скорее в тонком расчете и осторожности в отношениях с людьми, чем в хитросплетении родственных связей, – продолжил Масари. – Крайне неприятно быть должником, из-за того что тебе когда-то оказали поддержку. Как правило, отдавать долги приходится в самое неподходящее время.
К своему удивлению, Паломбара почувствовал, что его заинтересовали слова собеседника, и даже сердце забилось быстрее.
– Но как можно заручиться чьей-то поддержкой, не взяв на себя никаких обязательств? Кардиналы не будут отдавать свои голоса просто так.
Легат не добавил «если им не заплатят», но Масари понял, что он имел в виду.
– К сожалению, нет. – Масари наклонился вперед, чтобы на его смуглое лицо не попала вода, стекавшая по водосточному желобу с высокой крыши. – Но есть множество способов их убедить. Главное, чтобы они поверили: новый папа сможет объединить христиан и в то же время не поступиться ни единой святой доктриной и не поддаться лжеучению православной церкви. Именно это было бы меньше всего угодно Господу.
– Мне неведомо, что именно угодно Господу, – саркастически заметил Паломбара.
– Конечно, – согласился Масари. – Без сомнения, только его святейшество это знает. Мы должны молиться, надеяться, стремиться найти мудрость и овладеть ею.
На мгновение Паломбара вспомнил, как, стоя в храме Софии – Премудрости Божией, вдруг начал постигать, насколько тоньше понимание мудрости в Византии по сравнению с Римом. Там она включала в себя женское начало, была мягче, загадочнее, ее сложнее было распознать. Возможно, в ней больше противоречий, она более открыта для изменений и ближе человеческой душе.
– Надеюсь, нам не придется долго ее искать, – вслух сказал он. – В противном случае мы, возможно, так и не изберем нового папу.
– Шутите, ваша светлость, – спокойно сказал Масари. На долю секунды он задержал взгляд на лице Паломбары и тотчас отвел свои черные глаза в сторону. – Однако, мне кажется, вы лучше, чем большинство людей, разбираетесь в том, что представляет собой мудрость.
И снова Паломбару пронзило удивление. Сердце забилось чаще. Почему Масари его испытывает и даже льстит ему?
– Я ценю ее больше, чем богатство и покровительство, – очень серьезно ответил легат. – Однако считаю, что она обходится недешево.
– Все хорошее обходится недешево, ваша светлость, – сказал Масари. – Нам нужен особенный папа – тот, который будет достоин стать во главе христианского мира.
– Нам?
Паломбара шагал вперед, не обращая внимания на ветер, лужи и прохожих.
– Я имею в виду его величество короля обеих Сицилий и графа Анжуйского, – ответил Масари. – Но, несомненно, главное то, что он – римский сенатор.
Паломбара прекрасно понимал, что человек, на которого указал Масари, мог повлиять на избрание папы. Легат распознал в его словах скрытый смысл – предложение было очевидным. Энрико овладело искушение. Мысли пронеслись в голове как вихрь, сметающий все на своем пути. У него появился шанс стать папой! Но он был слишком молод для этого – ему не исполнилось и пятидесяти. Впрочем, история знает пример, когда папа был гораздо моложе. В 955 году в возрасте восемнадцати лет Иоанн Двенадцатый был посвящен в духовный сан, стал епископом и был возведен на папский престол в течение всего лишь одного дня – по крайней мере, так говорили. Его правление было недолгим и оказало пагубное влияние на Церковь.
Масари терпеливо ждал ответа, внимательно наблюдая за жестами и выражением лица Паломбары.
Легат сказал то, что, по его мнению, нужно было сказать, а также то, что хотел бы услышать Карл.
