Повисла напряженная тишина. Анна слышала, как в одной из соседних комнат слуга что-то уронил на покрытый плиткой пол.
– Узурпировать власть Михаила над Церковью? – спустя некоторое время переспросил Деметриос. – Что ты имеешь в виду? – Он заметно побледнел. – Михаил – император. Или ты хочешь сказать, что кто-то намерен узурпировать трон?
Сердце Анны бешено колотилось. Она встретилась с ним взглядом.
– Я?
– Это смешно! Занимайся медициной, – ощетинился Деметриос. – Ты ничего не знаешь о мире – и еще меньше о власти.
– Но что-то беспокоит вашу мать, – солгала она, лихорадочно придумывая, что бы еще сказать. – Что-то, что лишает ее сна и аппетита.
– Думаю, это лучше, чем приписывать ее болезнь какому-то греху, – сухо произнес Деметриос. Вдруг на его лице отразилась глубокая печаль. – Но если ты думаешь, что моя мать – трусиха, ты заблуждаешься. Я никогда не видел, чтобы она чего-то боялась.
«Конечно не видел», – подумала Анна. Страхи Ирины таились в ее душе, а не в разуме или теле. Как и большинство женщин, она боялась одиночества, боялась быть отвергнутой, боялась потерять мужчину, которого любила, боялась, что его уведет кто-нибудь вроде Зои.
Глава 43
В папском дворце в Витербо обвалился потолок. Разбившись на тысячу осколков, он рухнул на папу римского Иоанна Двадцать Первого, засыпав его обломками дерева, гипсом и крупными каменными глыбами. Новость о гибели понтифика ошеломила Рим и распространилась по всему христианскому миру. И снова католики лишились пастыря, через которого Господь указывал им путь.
Паломбара услышал эту новость во Влахернском дворце, во время аудиенции у императора. И теперь он стоял в одной из великолепных галерей, перед величественной статуей, одной из немногих сохранившихся после нашествия – о тех событиях напоминал лишь небольшой скол на руке, словно говоря о том, что все на свете подвержено влиянию времени и обстоятельств. Статуя была греческой, изваянной в дохристианские времена. Прекрасная полуобнаженная скульптура сбереглась, потому что в этот уголок дворца редко кто забредал.
Возвращаясь от больного, Анна шла по коридору и заметила епископа Паломбару. Но он так глубоко задумался, что не обратил на нее внимания. По его лицу она смогла прочесть, что красота древней статуи тронула его, с легкостью проникнув сквозь все заслоны, которые он воздвиг внутри себя.
Паломбара позволил этой статуе затронуть самые сокровенные струны его души. Какая-то часть его жаждала сильных эмоций, несмотря на то что они, несомненно, принесут ему боль. Но они ускользали от него. Анна поняла это, когда он повернулся к ней: на мгновение она увидела это в его глазах.
Тотчас, словно по взаимному соглашению, Паломбара шагнул в центральную галерею, и Анне стало стыдно, словно она вмешалась, хоть и неумышленно, во что-то очень личное.
Она услышала быстрые шаги и резко повернулась, словно ее застали за чем-то недозволенным. Но почему она чувствует себя так, словно кому-то удалось ее разоблачить? Только потому, что на мгновение посочувствовала римлянину?
Это и была тонкая, как лезвие, грань схизмы
[6] – а вовсе не споры о природе Бога; именно она отравляла человеческую природу. Словно линии чудовищного раскола были проведены по земле – и никто не осмеливался протянуть руку через разграничительную черту.
Глава 44
С мая по ноябрь установилась очередная пауза, затишье в борьбе между Римом и Византией – до тех пор, пока в конце ноября не был избран папа Николай Третий, итальянец до мозга костей. Он лишил Карла Анжуйского поста сенатора Рима, чтобы тот не мог влиять на будущие выборы папы, и таким образом значительно ослабил власть француза. Понтифик назначил на высокие посты своих братьев, племянников и кузенов, значительно укрепив позиции Рима.
Он также потребовал еще одного, очередного подтверждения союза между Римом и Византией. На сей раз не от Михаила и его сына. Документ с новыми обещаниями и ограничениями должны были подписать епископы и руководители Церкви по всей империи.
Константин был в отчаянии.
– Мне не стоило этого делать! – хрипло стонал он. – Но как я мог отказаться? – Он чуть не плакал. Его глаза, казалось, молили о возможности скрыться от реальности, которую он не мог вынести. Он протянул к Анне руки. – Папа римский Иоанн заставил императора Михаила подписать обещание подчиняться Риму, а спустя месяц – всего месяц – на него обрушился потолок собственного дворца. Несомненно, это кара Божия!
Анна не стала с ним спорить.
– Я сказал об этом людям, – настойчиво продолжал старик. – Даже кардиналы в Риме должны были это понять. Какой еще знак свыше им нужен?! Неужели они не верят в то, что по воле Божьей рухнули стены Иерихона, погребая под собой грешников? – Его гневный голос звучал все громче и громче. – Я сказал им, что это именно то чудо, которого мы так ждали. Обещал, что Пресвятая Богородица спасет нас, если мы будем искренне верить. – Константин закашлялся. – А теперь я предал их.
Анне было неловко за него. Это был кризис веры, который каждый должен переживать в одиночестве, а после делать вид, будто ничего не произошло.
– Никто не обещал, что будет легко, – произнесла она. – По крайней мере, никто из тех, кто говорит правду. Или что нам не будет больно и что мы всегда будем побеждать. Распятие казалось концом всему…
Константин тяжело вздохнул.
– Мы должны продолжать бороться, насмерть, если это необходимо. Нам следует найти в себе новые силы. Если у нас нет правды, значит, нет ничего! – В глазах епископа промелькнула улыбка, и он рассеянно поправил одежду. – Благодарю тебя, Анастасий. Твои слова придали мне сил. Это всего лишь неудача, а не окончательное поражение. Если мы не разуверимся, то завтра увидим воскресение. – Он расправил плечи. – Я должен начать немедленно.
– Ваше высокопреосвященство… – Анна протянула руку, словно хотела прикоснуться к нему, но потом в последний момент снова ее опустила. – Будьте осторожны, – предупредила она, подумав, что Константина могут арестовать или, еще хуже, убить. – Если вы будете открыто призывать против унии, вас лишат сана, – настойчиво продолжила она. – И кто тогда станет помогать бедным и больным? Закончится тем, что вы, как Кирилл Хониат, окажетесь в изгнании. А что в этом хорошего?
– Я не столь недальновиден, – сказал ей Константин. – Я буду осторожен и сохраню веру.
Он стоял на ступенях храма Святых Апостолов. Встревоженная толпа напирала вперед, глядя на епископа, ожидая, что он скажет, и надеясь, что он успокоит их, пообещает, что их вера была не напрасна. Константин не знал, что Анна стоит в тени, всего в нескольких метрах от него. Его глаза, его мысли были направлены на жадные лица стоявших перед ним людей.
