– Будьте терпеливы, – сказал он тихо.
Люди перестали разговаривать друг с другом, чтобы услышать слова епископа, и постепенно воцарилась тишина.
– Мы вступаем в трудное время, – продолжил Константин. – Нам следует выглядеть послушными, иначе в наших рядах произойдет раскол – и это может привести к насилию. Новый порядок столкнется со старым, но мы знаем, что наша вера истинна, и будем добродетельными православными в домах наших – даже если не сможем открыто отправлять богослужения в храмах или на улицах. Мы сохраним свою веру и пребудем в надежде. Господь непременно нас спасет.
Паника схлынула. Люди перестали толкаться. Анна видела, как лица расслабились и на них появились несмелые улыбки.
– Господи, благослови епископа! – крикнул кто-то.
– Константин! Владыка Константин! – подхватили остальные и стали повторять эти слова, как заклинание.
Константин улыбнулся:
– Идите с миром, братья мои. Никогда не теряйте веру. Поражения не существует. Нужно учиться, доверять и следовать Божьим заповедям и ждать, пока не придет наш час.
Толпа продолжала скандировать его имя, благословляя снова и снова. Анна смотрела на Константина и видела, как он смущенно опускает голову, отмахиваясь от похвалы. Но она также видела, как дрожит его тело, как сжимается в кулак рука, наполовину скрытая в складках одеяния, как блестит от пота кожа. Когда епископ обратил лицо к ней, скромно отвернувшись от проявления откровенного преклонения толпы, его глаза сверкали, щеки заливал румянец. Анна вспомнила, что такое же выражение было на лице Евстафия, когда тот в первый раз овладел ею – в самом начале их супружества, когда сексуальный голод и предвкушение охватывало их обоих и их любовь еще не была отравлена горечью.
Внезапно Анна почувствовала отвращение и стыд. Ей хотелось бы никогда не видеть подобных эмоций на лице епископа Константина. Но было поздно: это выражение навсегда отпечаталось в ее памяти.
Константин ничего не замечал, наслаждаясь всеобщим обожанием.
Анна стояла в тени, ощущая жаркий стыд. Она обнаружила в натуре Константина уродливые изъяны: сначала сомнения в вере, потом вожделение преклонения, власти… У нее не хватит духу сказать ему об этом.
Константин позволил ей снова почувствовать связь, единение с Церковью, дал цель в жизни, помимо ежедневного исцеления больных. И бесповоротно отмежеваться от него – а это действительно будет бесповоротно – значит остаться совсем одной.
Так что же будет бóльшим предательством – открыто пойти на столкновение с ним или избежать конфликта? Анна повернулась и зашагала прочь – чтобы не видеть глаз Константина или чтобы он не смог заглянуть в ее глаза.
Глава 45
Анна стояла в элегантной и уютной спальне Ирины Вататзес и смотрела на хозяйку дома, лежащую на кровати. Одежда Ирины была помята и испачкана кровью, на шее были заметны следы мази. В двух местах виднелись желтые нагноения. На щеке была открытая язва, еще одна – под подбородком. Руки были покрыты красными рубцами, некоторые из них уже набухли гноем.
От сына Ирины Анна знала, что его отец, Григорий, должен был вскоре вернуться из Александрии и на этот раз собирался остаться здесь на неопределенный срок. Ирина испытывала сильную физическую боль, но ее отчаяние было еще сильнее.
– Остальные части тела тоже поражены? – осторожно спросила Анна.
Ирина бросила на нее свирепый взгляд.
– Какое это имеет значение? – Она резко взмахнула руками. – Вылечи мое лицо. Делай все, что нужно. Цена не имеет значения. – Она глубоко вздохнула. – И боль тоже. – Ее голос дрогнул.
Слова Ирины были похожи на острые осколки стекла.
Мысли испуганными птицами метались в голове у Анны. Она судорожно пыталась найти хоть какую-то возможность – любое, пусть самое радикальное лечение в христианской, еврейской или арабской медицине. Будет ли от них толк, если источник болезни Ирины – ее собственный страх?
Анна попыталась представить, чего так боится ее пациенка. Умной, отчаянно некрасивой и ранимой Ирине предпочитают чувственную Зою, которая смеется, наслаждаясь унижением соперницы, – а потом уходит, отобрав у нее все, хоть это ей совсем не нужно. Может, Григорию наскучило то, что у него было, – и его манило то, что он не мог получить? Как мелко! Как жестоко… И при этом вполне понятно.
Какой смысл лечить кожу, если спустя день она снова воспалится?
– Не стой как дурак! – фыркнула Ирина, повернув голову, чтобы посмотреть на Анну. – Если не знаешь, что делать, так и скажи. Я позову кого-нибудь другого. Если у тебя нет денег, бога ради, возьми, но не пялься на меня и не надейся, что я сама себя исцелю. Что ты собираешься мне сказать? Что мне следует молиться? А чем, по-твоему, я всю жизнь занимаюсь, глупец?
Внезапно она отвернулась, и по ее воспаленным щекам потекли слезы.
– Я обдумываю, какие из моих лекарств лучше всего вам подойдут, – мягко ответила Анна.
Легкое наркотическое опьянение поможет подавить жесткий самоконтроль и не позволит Ирине слишком бурно выражать свой гнев и страсть, которые она скрывала за смехом, и это сделает ее менее понятной и предсказуемой. Возможно, это даже поможет ей разбудить свою чувственность, что сделает ее более привлекательной для Григория. На короткое время это может решить проблему. Но что использовать для долгосрочного лечения?
– Я дам вам мазь, чтобы снять жар, – сказала Анна вслух.
– Дурак, меня не волнует жар! – закричала на нее Ирина. – Неужели ты ничего не видишь?
– И уменьшить красноту, – спокойно закончила Анна.
Ирина хотела, чтобы ее поняли, но, если бы лекарь показал, что понимает ее, это стало бы для бедняги очередным унижением.
– И еще я дам вам настой, чтобы таких нарывов больше не возникало, – добавила Анна. – Что же до нагноений, придется немного подождать. Я промою и очищу раны раствором, который приготовила заранее, и наложу повязки, чтобы не было соприкосновения с другими участками кожи.
Ирина выглядела обескураженной, но извиняться не стала. Лекари были кем-то вроде квалифицированных слуг. Они не ровня господам.
– Спасибо, – смущенно произнесла пациентка.
Анна велела слуге принести чистой воды и добавила в нее несколько капель раствора из небольшого флакона. В воздухе распространился острый, но довольно приятный, свежий аромат. Анна принялась промывать каждый нарыв, работая медленно и аккуратно. Она собиралась пробыть здесь столько, сколько потребуется.
С тех пор как Анна последний раз была в этом доме, слова Деметриоса не выходили у нее из головы. Они по-прежнему казались ей странными, и она с жарким смущением вспоминала его презрение. Деметриос сказал, что идея свергнуть Михаила просто смехотворна. Анна понимала, что для этого пришлось бы преодолеть сопротивление варяжской гвардии. Деметриос знал варягов и даже водил дружбу с некоторыми из них… Итак, это почти невозможно. Нужно привести с собой целую армию. Антонин был солдатом, он бы знал, как это сделать. А Юстиниан был знаком с мореходами и купцами. Его бизнес был связан именно с флотом и торговлей.
