– Была? Больше нет? – тут же поинтересовалась я.
– Я не знаю, – Оксана нахмурилась. – Честно, не знаю. Не важно. Ты просто напомнила мне о нем. Он тоже любит смотреть на звезды и говорить о том, что никогда и никак не влияет на нашу жизнь. Нет, я ничего не говорю, он очень умный, а разговоры эти заставляют нас чувствовать себя бессмертными, по крайней мере на некоторое время.
– Почувствовать бесконечность – это уже немного сумасшествие, не считаешь? Мой молодой человек в этом уверен.
– Мой знакомый, напротив, считает, что я слишком приземленная, рациональная и расчетливая. И самое обидное, то, что он говорит, часто оказывается правдой.
– Ты так расчетлива? – хмыкнула я, вытягивая ступни на манер, как это делают балерины.
– Я рациональна, но я не считаю, что это плохо, – ответила Оксана.
– Больше всего бесит, когда твой мужчина оказывается прав, а ты нет.
– Хуже этого нет ничего, правда? – рассмеялась она.
– Мой лично считает, что он всегда прав. Он говорит: «Если я не прав, я всегда готов признать свою неправоту». А еще – что он всегда готов к диалогу. Только ни черта он не готов. Привык, чтобы все было так, как он хочет. И его главный аргумент – что он хочет ровно тех вещей, что положено хотеть в нашем возрасте, поэтому я должна хотеть того же.
– Квартиру в ипотеку? – прыснула Оксана. Я кивнула.
– И вообще, меня бесит тот факт, что все, что он делает и желает, – нормально.
– Да ладно тебе. Кто вообще сказал, что такое – норма? – кивнула Оксана.
– Мой уверен, что все знает про все нормы и про все отклонения. И что он открыт к диалогу! – повторила я. – Боже мой, какое счастье на меня свалилось. Он открыт к диалогу.
– Взять хотя бы счастье, – зло добавила Оксана. – Кто сказал, что счастье – это обязательно влюбиться в кого-то на улице и тут же уйти в закат? И вся эта чушь про вторые половинки? Ну да, допустим, почувствовала ты нечто. И вот сердце бьется, глаза горят, и вы держитесь за руки и говорите часами обо всем на свете, и вам не становится скучно. Нет, вы не одинаковые, у вас разные вкусы, разные представления о жизни, образование опять же. Профессии разные. Но вам хорошо вместе, и даже больше – вам интересно вместе и не скучно. Что это значит? Что у вас есть шанс. Но это не утверждает, что все сложится. Что обстоятельства не могут обернуться против вас. И что потом? Неужели кто-то всерьез считает, что такой шанс дается только один раз за жизнь? Не стоит обольщаться, такая концепция даже статистически неверна. В мире еще много мужчин такого же возраста, примерно такого же воспитания и представлений о жизни. Не стоит биться намертво за отношения, ради которых придется жертвовать всем, что дорого. Понимаешь? Это повторится, да? Такое еще случится, ведь да?
Оксана смотрела на меня, как будто я была спасателем, и она ждала, барахтаясь в ледяной воде, что я брошу ей спасательный круг. Я не понимала, о чем она говорит. Не понимала в целом и не понимала отдельные предложения. Я только знала, что все это – вряд ли она говорила о моем Апреле. Либо если она говорила о нем, то за последнюю пару недель они продвинулись в отношениях настолько несоизмеримо далеко, что все это выглядит как фарс.
– Может быть, случится. Смотря что. Со мной в жизни если что и повторяется, то только проблемы, – пробормотала я. Оксана отвернулась и вздохнула. Я поняла, что сказала не то, что она ждала от меня услышать. Мне захотелось крикнуть: «Эй, алло! Я понятия не имею, чего ты от меня ждешь!» Вместо этого я сказала зачем-то, что все-таки не люблю стеклянные столы, потому что через них видны ноги, а это, по моему взгляду, тоже почти извращение. Оксана повернулась ко мне и долго пристально разглядывала меня почти тем же самым взглядом, которым на меня воздействует Малдер, когда уверен, что прав.
– Так уж мы устроены с древнейших времен, – развела руками она, прервав паузу. – Человечество вышло из пещер, но так и не избавилось от искренней к ним привязанности.
– Мне кажется, что оно на самом деле никуда особенно и не вышло, – возразила я, вытягиваясь в полный рост на диване. Чай почти остыл, но я все держала чашку в руке, мне нравилось так лежать – уютно, по-домашнему. Кажется, уже было очень поздно, но сна не было ни в одном глазу.
– Считаешь, этот дом похож на пещеру? – покачала головой Оксана. – Если только на крайне комфортабельную.
– Считаю, что просто сами пещеры модифицировались и приводились в соответствие с вечно меняющимися ГОСТами. Что мы, если не куча первобытных людей, забившаяся в свои уютненькие, малогабаритные пещеры? Да, раньше мы искали расщелины в скалах, а теперь мы научились сами возводить скалы. Где у нас сегодня самая высокая скала? Кажется, в Дубае? Твоя семья, наверное, тут же дала бы ответ на этот вопрос. Слушай, у тебя ничего тут нет пожрать? Честно говоря, не глинтвейном единым…
– Из еды у меня только вода «Сан Пеллегрино», газированная.
– Невкусно и несытно, – огорчилась я.
– Насчет скалы, мои братья бы не только сказали тебе, какое здание самое высокое на земле на данный момент, строительство чего, по моему мнению, чистейшей воды фаллический батл по принципу «у кого больше». Но они бы тебе еще полдня рассказывали, отчего его нужно было строить иначе, какие в нем конструктивные дефекты и почему все сделано не так, – смеясь, кивнула Оксана. – Значит, считаешь, мы мало продвинулись со времен первобытно-общинного строя?
– Признаться, честно, когда я вижу какие-то извращения от современного дизайна, когда все стены круглые и бетонные, мне кажется, что человечество отчаянно пытается обрести утерянный им первобытно-пещерный рай.
– Определенно тебя надо познакомить с обоими моими братьями. Безо всяких сомнений, это было бы великолепно! – Оксана встала и пошла в деревянную душевую, включила воду и принялась чистить зубы, не закрывая двери.
– Они что, тоже сторонники уютных, человеческих дизайнов? – поинтересовалась я. И подумала – интересно, а братья у Оксаны Метлицкой такой же, как и она, королевской породы людей?
– Нет, что ты! – услышала я. Вернее, Оксана сказала что-то наподобие «ет фто фы», потому как говорила с щеткой в зубах. Затем рассмеялась, сплюнула и сполоснула рот. – Мой средний брат, он тот еще эстет. Я говорю не о том, который в Италии, а о том, который в Питере, Илья. Он даже для себя лично выбирал квартиру, чтобы она отражала его дикую, импульсивную сущность. В конечном итоге его дикая импульсивная сущность оказалась эквивалентна старой, узкой дыре в доме неподалеку от Невского проспекта. Это даже не квартира, это в чистом первозданном виде пещера. Дыра в стене, в которой он сделал стеклянную дверь, а дальше узкое помещение из старинного кирпича, бетонный пол, повороты, закоулки. У него гардеробная так и встроена в этот кирпич. Мне все время кажется, что до него в этом каземате держали каких-нибудь преступников.
– А окна там есть? – поинтересовалась я.
– Окна есть. В спальне, к примеру. Даже дворик есть, эта его пещера выходит во дворик, где можно делать барбекю, что, бесспорно, роскошь – особенно в двух минутах от Невского. И заметь, Фая, я не возражаю против самой по себе его дыры, она в замечательном месте, и в этом есть своя сермяжная правда. Но я возражаю против этого кирпично-бетонного дизайна. Я постоянно ловлю себя на том, что ищу взглядом Равшана и Джамшута. Будто пещера не готова, но мой братец живет там. Увешал стены фотографиями своих работ.
