– Посмотрите на их клоуна! – выкрикнул кто-то из толпы. – Это кто стрелял?
– Не дай бог с этими айтишниками в темном переулке темной ночью встретиться, – весело добавил кто-то другой. Я рассматривала нашу мишень. Злой бумажный клоун был изорван в клочки. Много выстрелов попало в так называемое молоко, однако по условиям конкурса эти попадания тоже засчитывались, только баллов приносили совсем мало. Некоторое количество выстрелов «прошлось» по краю, зацепив одежду, воздушный шарик, несколько особенно хороших выстрелов попали клоуну в корпус. Но не это так потрясло всех, и меня в том числе. На разрисованном лбу нашего клоуна, в самом «дорогом» месте с точки зрения заработанных баллов, красовались десять аккуратненьких дырочек, расставленных с точностью пунктира на расстоянии пары сантиметров друг от друга.
– Гусев, ну, ты даешь! – выпалил Постников. – Убил нас, просто убил наповал. Это что ж такое вы на вашем бадминтоне делаете? – И он ушел, возмущенно размахивая руками. С этим маленьким рядом дырочек во лбу клоуна мы оторвались от всех конкурентов и взлетели на недосягаемую высоту. Мы победили всех не только в стрельбе. С заработанными баллами мы выбились в лидеры, чего не случалось никогда, от слова – без шансов – ни разу в истории нашего холдинга. Позже, на награждении, получая от организаторов игр громоздкий, бессмысленный, но такой вожделенный кубок, Оксана отвечала на вопрос моего Игоря Вячеславовича о том, как ей удается так объединить и организовать нас.
– Каждый человек способен добиться многого, если дать ему полностью раскрыть свой потенциал. Кто-то умеет стрелять, кто-то – лазать по канату, а кому-то отлично удается держать секреты. Если не перепутать, то можно добиться всего.
– Держать секреты? Это вы о ком? – шутливо рассмеялся Игорь. Оксана скользнула по нам взглядом и пожала плечами.
– А это – секрет.
– Ага, теперь многое проясняется, – радостно подытожил Игорь, помогая Оксане спуститься с постамента. Гусев дернул меня за рукав.
– А хочешь, я тебе тоже секрет открою, Файка? – прошипел он мне в ухо. – Я вообще-то в лоб этому клоуну не стрелял. Я ему в живот стрелял. Попал четыре раза. Остальное – так, по окрестностям.
– Да я в курсе, кто это стрелял. Я вот только не знаю, что теперь об этом думать, – ответила я, и мы с Гусевым, не сговариваясь, посмотрели на Черную Королеву.
* * *
Меня просто какая-то муха укусила. Игорь часто спрашивал меня об этом, и вот я стою посреди столовой пансионата и смеюсь в голос, никак не могу остановиться. Потому что меня укусила муха. Маленькая, серая, с прозрачными крылышками. Я прихлопнула ее, но промазала, и она улетела. Укусила меня – и я вдруг с абсолютной ясностью поняла, что нет, я не в порядке, и я не знаю точно, что именно не так. Но совершенно не хочу об этом говорить. Я не слишком верю в целительную силу разговоров по душам, особенно с человеком, который умеет влезать тебе в душу на высоком профессиональном уровне. И вообще, я вовсе не желаю, чтобы Игорь со свойственной ему проницательностью разобрался в моем внутреннем мире. Вместо этого я хочу швырнуть ему в лицо какие-то мутные, непонятные, неразборчивые обвинения, выкинуть какой-нибудь отвратительный фортель, один из тех, против которых всегда предостерегают мудрые подруги. Мне хочется удалиться у него из друзей и напиться.
Меня укусила муха.
Я уехала из пансионата по-английски, не прощаясь. Место укуса чесалось и саднило. Я не собиралась быть вменяемой и прислушиваться к голосу разума. Мне было плохо, словно моя городская душа была отравлена слишком свежим еловым воздухом. «Все очень плохо», – сказала я сестре, образовавшись на ее пороге – без предупреждения и приглашения. Для чего еще нужны сестры, если не для того, чтобы нарушать все воскресные планы. Вовка, племянник, страшно обрадовался моему приходу, Лизавета же осмотрела меня с ног до головы, без улыбки, с выражением лица человека, обдумывающего стратегический план. Затем она коротко кивнула.
– Ты можешь сходить вниз, в палатку, и принести мне ватрушку? – поинтересовалась Лизавета. – Лучше даже три. И шоколадное яйцо этому разбойнику.
– Этому разбойнику? Вовка, ты чего натворил? – улыбнулась я.
– Устлоил дымовуку, – ответил племянник, потупившись.
– Дымовуку?
– Дымовуху, – пожала плечами сестрица. – Он поджег в кастрюле наволочку. Вытащил у Сережи зажигалку.
– Вчела! – возмущенно добавил Вовка. – Вчела!
– Воняло и сегодня, – пожала плечами Лиза. – Так что насчет ватрушки?
– Конечно. – И я поплелась в магазин. Первую Лиза слопала, еще пока я скидывала кроксы. Беременность делает женщину непредсказуемой, но далеко не всегда это мило и романтично. Вторую ватрушку Лизавета заглотила, пока я собиралась с мыслями.
– Ты решила его бросить? – спросила она самым возмутительно спокойным тоном, так, словно это ее вообще не удивляет.
– Я никого не бросаю, я никуда не летаю. У тебя есть вино? И вообще, где Сережа? – спросила я, разозлившись. Мне нужно было с кем-то выпить, а с моей глубоко беременной сестрой можно было только есть ватрушки на брудершафт.
– Могу я полюбопытствовать, почему ты решила его бросить? Он что, недостаточно красив? Только не говори мне, что это все – из-за того, что он купил квартиру. Или из-за того, что Игорь – психотерапевт. Даже ты не настолько дурная! – воскликнула Лизавета, с сожалением убирая третью ватрушку в холодильник.
– Могу я полюбопытствовать, когда ты уже родишь? Мне иногда кажется, что ты вынашиваешь инопланетянина, который, родившись, поглотит нас всех.
– Ты не так уж и не права, знаешь. Я уже устала есть, – вздохнула Лизавета. – Вчера к ужину я реально почувствовала, что у меня болит челюсть. Я хотела мяса – жесткого, почти сырого. Какая-то дичь. Я устала жевать. А ты, значит, сбежала? Хорошо, не со свадьбы.
– Меня муха укусила.
– Хорошо, что ты хоть сама это признаешь.
– Вот сюда укусила, в руку, – пожаловалась я, показывая место укуса.
– Значит, ты теперь просто собираешься бегать от него?
– Нет, я собираюсь сидеть на твоей кухне и пить твое вино. И есть твою еду, если ты меня, конечно, накормишь, напоишь и не прогонишь. Я говорю, как героиня какой-то сказки. А ты, выходит, Баба-яга. Знаешь, ты только не начинай меня сразу «лечить», потому что мне кажется, впервые за долгое время, что я ничем не больна.
– Конечно, ха! – воскликнула Лизавета с таким неприкрытым сарказмом, что я расхохоталась. Из холодильника были извлечены брошенные там за ненадобностью копченая колбаса и четвертинка вина в бумажной коробке – все для меня, все то, на что сама Лизавета даже смотреть не хотела. Винный клапан на коробке был сломан еще Сережей, так что пришлось устроить небольшой кружок «умелые руки» и извлечь внутренний пакет из фольги. Я надрезала его в уголке, а заботливая Лизавета нашла прищепку, чтобы закреплять надрез.
