– Потому что измерить можно температуру, можно что-то взвесить. А если ты докопаешься до сути вещей, до элементарных частиц, до квантового мира, то там даже сам взгляд со стороны заставляет частицы вести себя совершенно иначе. Свет перестает быть волной, рассыпается на частицы, теряет свою природу, начинает вести себя совершенно иначе. И получается, что, для того, чтобы понять, кто же этот квант на самом деле и чего у него там, в голове, нужно вообще на него не смотреть, совсем не наблюдать за ним. Единственное, можно фиксировать уже состоявшиеся факты и строить выводы на их основании. Это уже будет – теория вероятности.
– Элементарно, Ватсон. А по-русски нельзя?
– По-русски? – задумалась я. – Изволь. Невозможно получить ответ на вопрос, любит ли тебя мужчина или только придуривается, покупая оптом колье. Этот ответ невозможно получить. Сам факт того, что вопрос задан, влияет на ответ. Только если НЕ задавать этого вопроса, можно с некоторой вероятностью сказать, любит тебя мужчина или нет.
– Но как?
– К примеру, если он тебя бросит… Тогда все становится понятно.
– Ага, я поняла. Ты так его проверяешь, сидишь тут у меня и бухаешь! – фыркнула сестрица.
– Или, к примеру, мужчина тебе врет. И ты это точно знаешь. Или когда он не сказал тебе, что купил квартиру.
– Опять ты со своей этой квартирой.
– Это не моя квартира. Это – его будущая квартира, но мне кажется, ты уже поняла, что я имею в виду. Только полное отсутствие вопроса может вести к получению некоей вероятности правильного ответа. Ибо, если ты вопрос задала, ты уже заранее молишь об определенном ответе. Ты влияешь. Ты на коленях. Слепа и глуха. Все мы слышим только то, что хотим.
– А чего ты хочешь? – спросила Лиза.
– Так, не задавай провокационных вопросов.
– Счастья?
– Лиза!
– Здоровья? – И она рассмеялась. Я тоже улыбнулась. О чем бы мы ни говорили, с Лизаветой всегда было легко. Я знала ее много лет. Она тоже была психологом, но ни разу – ни разу за все это время у меня не возникало этого внутреннего ощущения манипулирования мной. Она смотрела на меня как в зеркало, говорила обо мне, но подразумевала зачастую себя. То, что она называла терапией, для меня становилось просто разговором по душам.
– Ты боишься, что он тебя не любит? – спросила меня Лизавета. Я хлопнула себя по колену.
– Вот как из всего того, что я сказала, ты получила вот это? – полюбопытствовала я.
– Ты же тут битый час распинаешься о том, что твой парень, возможно, не слишком искренен с тобой. Разве нет? Разве я не права?
– Вот не люблю я такие моменты, – выдала я, огорченно качая головой. – Просто ненавижу, Лиза, когда ты права. Да, черт. Я думаю, у моего Апреля есть сомнения. И еще мне кажется, что он этим сомнениями ни за что не поделится со мной. И к черту его откровенность. Это как то купленное оптом колье. Оно у него – для всех.
– Значит, я права? То-то! – ласково улыбнулась мне сестра. Мы еще долго говорили, а потом я осталась спать на диванчике, который стоял в кухне. Нечасто мне приходилось тут «зависать», но случалось. И тогда я всегда спала тут, слева от окна, справа от двери, напротив холодильника. В ночной тишине тикали часы на стене, время от времени начинал гудеть холодильник, через вентиляцию до меня доносились чьи-то голоса. Чужие стены мешали спать, да у меня всегда были проблемы со сном. Ночь – лучшее время, чтобы думать. Те мысли, от которых так легко защититься днем, никуда не уходят ночью.
Ты боишься, что он тебя не любит?
Ну, конечно, все так просто! Все, что угодно, можно упростить до всего пары слов. Любит – не любит. Гадай, Ромашка.
* * *
Два шахматиста согнулись над клетчатой доской, погруженные в раздумья. Эта тишина обманчива, она не содержит в себе никакой безмятежности, ни капли покоя. Белые делают ход, черные уже знают, чем ответят. Время не терпит, время летит. Жизнь всегда такая: если ты не делаешь ход, его сделают за тебя. Я пришла на работу в старом летнем платье Лизаветы, бежевом, на бретельках – она почти никогда его не носила, оно ей немного жало в груди. У меня таких проблем не было. Нет груди – нет и проблем. Впрочем, я, как всегда, преувеличиваю. С грудью все в порядке. Вот с головой проблемы.
– Ого! Какая ты… прям как человек, – заявил мне Витя Постников, крича из окна своей шикарной тачки, к которой он подбирал костюмы под цвет. Полночный синий, темная лазурь, кобальт. Его водитель нехотя притормозил, чтобы дать Постникову пообщаться с коллегой, то есть со мной. Вот ведь беда, а я-то спокойно шла вдоль забора, никого не трогала. Понедельники не бывают хорошими.
– Постников, проезжай, – пробормотала я.
– Слушай, но как ваша Оксана стреляет, а? Может быть, она в прошлом киллер? А что, бывает же такое. Раскаявшийся киллер возглавляет отдел IT крупного нефтяного холдинга.
– Тебе сейчас будут сигналить, – хмуро отреагировала я. – Ты всем дорогу перегородил.
– Да наплевать. А ты чего уехала-то из пансионата? У нас там вчера такой был банкет, закачаешься. Пир во время чумы. Руководство выложилось. Твой тебя там обыскался. Поругались?
– Апрель меня искал? – немедленно отреагировала я. Не удержалась.
– Я лично видел, как он подходил к твоей Горобец и о чем-то там с ней базарил. Наверняка обсуждали тебя. Он был злой как черт. Н-да. Ромашка, не умеешь ты удержать мужика. В кои-то веки судьба тебе преподнесла такой подарок, дала шанс, а ты тут козью морду корчишь. Пошла бы, прощения попросила. Есть же способы… – И Постников многозначительно кивнул и выкатил глаза. Он был омерзителен в своей мужской непосредственности, разделяя весь мир по половому признаку на хорошую половину и плохую. Я вспыхнула, демонстративно плюнула (сделала вид, что плюнула) и побежала в сторону проходной. Там, где обычно меня ждал вечно полный сплетен Джонни, сегодня стоял Рустам Тимурович. Он поймал меня в прицел своего тяжелого взгляда, но ничего не сказал, только проводил взглядом, пока я не скрылась за поворотом. Рустам Тимурович по роду службы относился к людям с недоверием, никогда не спешил с выводами и никогда не снимал своих подозрений.
Может быть, и мне так нужно поступать?
– Ой, какая ты летняя! – умилилась Машка Горобец, когда я вломилась к ней в бухгалтерию, вместо того чтобы отправиться к месту службы. Работа не волк, в лес не убежит. А у нас и бежать некуда, городские джунгли.
– Что он обо мне спрашивал? – бросилась я с места в карьер. Выражение красивого, ухоженного Машкиного лица моментально сменилось, загоревшись нездоровым любопытством.
– Это было быстро! Невероятно. Рассказывай, откуда сведения? Время – еще десяти нет! И что это за платье, я у тебя такого не помню. А, ты не ночевала дома! Ты ночевала… у своей сестры, господи. Ты с ума сошла? Он спрашивал, что с тобой происходит и почему ты сначала приехала, никого не предупредив, а затем уехала, тоже никого не предупредив. А я понятия не имею, что ему говорить. Он, мне кажется, вообще решил, что я ему наврала, а сама прячу тебя, как какого-то кролика – в рукаве.
