— Умеешь ты утешить, за что и люблю. Ну, и как дальше
жить, а?
— Думаю, разумнее разделиться. Держась скопом, мы им
только жизнь облегчаем. В любом случае о даче надо забыть.
— Не дура, — проворчала Люська. — Поняла.
Слушай, может, это… не стоит нам разделяться? Вместе как-то спокойнее.
— Ехала бы ты к тетке, — сказала я, — зря,
что ли, отпуск взяла? И я, пожалуй, съезжу на недельку к Зойке.
Люська поразмышляла и сказала без энтузиазма:
— Ладно, может, оно и в самом деле лучше.
Мы разделились, и я отправилась на квартиру родителей,
решив, что там безопасней. Уснула я мгновенно, а проснулась от яркого пламени,
бушевавшего совсем рядом. Что-то мне снилось. Я открыла глаза и тут же их
зажмурила: в лицо мне била светом мощная лампа.
— О, черт, — сказала я, вытягивая руку, и тут до
меня дошло, что кто-то эту лампу включил. Я замерла, разом вспотев, силясь хоть
что-то разглядеть сквозь этот океан света.
— Кто здесь? — шепотом спросила я, а потом
крикнула отчаянно:
— Кто здесь?
— Заткнись, — ответил грубый мужской голос. Зубы
мои жалко клацнули, пот стекал по ребрам. Я облизала губы и спросила:
— Что вы хотите? Деньги в сумке. Там немного. Больше
денег в квартире нет. Ради бога, забирайте, что хотите… — и тут я почувствовала
рядом человека, я не могла видеть его, но чувствовала. Стало очень тихо. Тишина
давила. Слепая, в абсолютной тишине, я испытывала настоящий ужас. Там, за
чертой света, мог быть кто угодно. Почему-то мне думалось, что в руках у него
бритва.
— Пожалуйста, — попросила я. — Пожалуйста, не
трогайте меня.
— Мы просто немного поговорим. — Голос был другой,
завораживающий, мягкий, с едва ощутимой хрипотцой, бархатный голос. Значит, их
по меньшей мере двое, — мелькнуло в голове.
— Расскажи мне о той машине в лесу.
— Боже мой, — зашептала я. — Опять эта
машина. Зачем я пошла туда?
— Расскажи мне все, — повторил он, и я стала
рассказывать. Я прикрывала ладонью лицо и рассказывала, обливаясь потом от
света и холодея от ужаса. Но я еще контролировала себя: не мысль, выраженная
словами, а скорее тень мысли, ощущение: если от кого-то зависишь, следует
выглядеть еще более зависимым.
— Я ведь не сделала ничего плохого, — прошептала
я, держа руку на груди. — Я просто хотела ему помочь. Но он был мертв. Я
просто хотела помочь, что в этом плохого?
Я почувствовала слезы на щеках, они стекали по подбородку и
падали на ладонь.
— То, что ты говоришь, правда? — спросил голос. Он
звучал ровно, без угрозы. — Ты ведь не хочешь, чтобы тебя убили?
— Пожалуйста, — зашептала я, — я ведь все
сказала вам, — и всхлипнула, прикрыв веки, пальцы были мокрыми от слез, губы
мгновенно распухли. — Боже мой, — торопливо зашептала я, — я
ничего не понимаю, какие-то люди задают вопросы, меня чуть не избили в
подъезде, кто-то взорвал мою машину, и никто не сказал: почему? Кому я мешаю?
— Кому может мешать такая хорошая девочка? —
сказал он, улыбаясь, я не могла видеть, но знала, он улыбается.
«Какие у него должны быть глаза? — вдруг подумала
я. — Какие должны быть глаза у человека с таким голосом? Большие, темные,
с поволокой».
— Этот парень, откуда он взялся? — опять заговорил
он.
— Он приятель моей подруги.
— Да? — смех, негромкий, насмешливый. — У
парня интересная профессия.
— Он обещал помочь нам, — звучит виновато.
Скрипнуло кресло, я поняла, что он придвинулся ближе. Сквозь
ослепительный свет я чувствовала его взгляд.
— Пожалуйста, — прошептала я, — объясните
мне… я ничего не понимаю… я боюсь… — У меня сорвался голос, я вздохнула,
дернувшись всем телом, и повторила:
— Я боюсь…
Он вдруг протянул руку, я вздрогнула, подалась назад, а он
коснулся моего плеча, рука медленно двинулась вдоль груди, задержалась на соске
и вернулась обратно. Я почувствовала его желание. Чувство было очень острым, я
ощущала его всем телом, как будто уже принадлежала ему. Это длилось бесконечно
долго: воздух был наполнен сладострастием пополам с ужасом, я опять подумала о
его глазах, о его улыбке… о бритве в его руке, я почти поняла: он сейчас
ударит. Сжалась, замирая, и, стискивая рукой рот, зашептала:
— Пожалуйста, не убивайте меня, я не сделала ничего
плохого…
— Девочка, чаще всего за это как раз и убивают…
Рука его переместилась к моему лицу, большая ладонь с
крепкими длинными пальцами, на мизинце печатка. Он провел пальцем возле моих
глаз, печатка сверкнула тремя бриллиантами.
— Расскажи мне еще раз, как все было, — попросил
он тихо, даже ласково.
— Но…
— Расскажи…
Я слабо шевельнулась, ощутив, как немеют ноги.
— Положи подушку за спину, тебе будет удобнее, —
сказал он, и я повиновалась: голос гипнотизировал, мягкий, бархатный, он
вливался в душу, лишая возможности мыслить. — Так удобнее? — спросил
он.
— Да, — ответила я очень тихо и спокойно, хотя
ужас держал меня ледяной рукой возле затылка.
— Расскажи мне еще раз…
Я закрыла глаза и повторила рассказ, всем телом ощущая его
руку… И опять повисла тишина, он молчал, а я, зная, о чем он думает сейчас,
вновь зашептала:
— Пожалуйста, не убивайте меня.
— Ты красивая девочка, — сказал он, ласково
сказал, но это не обмануло, он мог говорить что угодно, я знала: передо мной
убийца.
Теперь он держал меня за подбородок, это было чудовищно, но
его желание передавалось мне, разливаясь теплом внизу живота и холодя душу. Я
повернула голову, уходя от его взгляда, изо всех сил стараясь не закричать, и
попросила:
— Пожалуйста, не трогайте меня… — Голос звучал тихо,
как-то безжизненно. Рука замерла. Тишина. Долгая-долгая тишина, от которой
сводило внутренности.
— Не бойся, — наконец сказал он, гладя пальцами
мои губы, и повторил:
— Не бойся. А я прошептала, зажмурившись:
— Спасибо…
— Послушай меня, девочка, — опять сказал
он. — Ты будешь молчать. Ты никому ничего не расскажешь. Ни обо мне, ни о
том, что я спрашивал. Ты поняла?
