— Тяжелый, — сказала Люська, жадно глядя на меня.
Любопытная она была, как обезьяна. — Давай посмотрим?
— Зачем? — усмехнулась я.
— Не знаю. Может, там что интересное.
Люська сняла ключ, открыла «дипломат», откинула крышку,
потом медленно подняла голову. Лицо у нее было совершенно ошалелое.
— Чего там? — спросила я. — Еще один
покойник?
— Деньги, — тихо ответила Люська.
Я обошла машину и заглянула в «дипломат». В тусклом свете я
увидела пачки по пятьдесят тысяч, лежавшие ровными рядами.
— Десять по пять, — уже торопливо начала
Люська. — Это пятьдесят, по пять «лимонов» в каждой. Двести пятьдесят
миллионов… убиться дверью!..
Мы посмотрели друг на друга.
— Свет выключи, — тихо сказала Люська. — Не
ровен час, кто-нибудь мимо поедет, увидят с дороги.
Свет я выключила, поежилась и по сторонам осмотрелась.
— Мотать отсюда надо. И язык за зубами держать. Парню
мы не поможем, а сами влипнем. Пошли.
— Как пошли? — ужаснулась Люська. — Ты чего,
хочешь деньги бросить?
— Что значит «бросить»? Они чужие.
— Ты чего это говоришь-то? Такие деньги… для моих-то
нервов.
— Покойника обворовываешь?
— Да заткнись ты… за такие деньги…
— Вот именно. За такие деньги тебе сто раз башку
оторвут.
— А кто узнает? Мотаем отсюда, и молчок. Спрячем их, а
тратить начнем через годик. Все забудется. Это судьба, слышишь, судьба нам
деньги посылает.
— Ага, — хмыкнула я. — И неприятности в
придачу. Деньги эти ворованные. Дураку ясно. Честный человек двести пятьдесят
миллионов в «дипломате» не возит.
— Тем более, — обрадовалась Люська. — Значит,
и не обворовываем мы вовсе, а экспроприируем экспроприаторов. И вообще, давай
дискутировать подальше отсюда. Наедет кто, базарить не будут, оторвут башку, и
вся недолга.
Последнее Люськино замечание показалось мне весьма здравым.
— Пошли, — согласилась я.
— Давай в сумке посмотрим, — заговорщически
предложила Люська и потянулась к «молнии». В сумке лежали четыре пачки
двадцатидолларовыми купюрами.
— Денег чертова прорва. Восемь тысяч баксов. Прям беда.
Теперь главное смыться, — бубнила Люська. У меня схватило зубы.
— Доллары сунь в карман, — зашипела я. —
«Дипломат» в руки, и за мной.
На дорогу мы выходить не стали, пошли в глубь леса.
— Ты что задумала? — спросила Люська.
— Если уж мы с этими деньгами связались, заткнись и
делай, что скажу.
Отойдя от машины с километр, я достала из сумки два пакета и
переложила в них деньги, «дипломат» спрятала под корягу, конечно, если будут
искать, все равно найдут, но так спокойнее.
— Пошли, — сказала я Люське, и мы зашагали лесом
параллельно дороге. Было это страшно неудобно и тяжело.
— А чего мы назад идем, а не в город? —
волновалась Люська.
— Если кто чего спрашивать будет, так эти козлы
выкинули нас за Глебовским. Туда мы и притопали. А здесь нас не было, ясно?
— Ясно.
Два километра мы преодолели за час. В Глебовском лаяли
собаки и царила темнота. Мы встали на остановке, дружно молясь и вглядываясь в
пустынную дорогу, перспектива стоять до утра не прельщала. Проситься на постой
смысла не имело, все равно не пустят.
Примерно минут через двадцать сверкнули фары, и мимо нас
проехала машина, водитель притормозил и сдал назад, задняя дверь открылась, и
мы, стуча зубами, полезли в тепло. В машине было трое молодых ребят, вполне
симпатичных, а главное — трезвых.
— До города довезете? — проблеяла Люська.
— Довезем. Вы чего ночью путешествуете?
— Да мы давно в пути, — не давая Люське открыть
рта, ответила я. — Хотели отдохнуть, да с кавалерами поссорились. Шли
пешком почти от Семеновской.
— Не слабо, — удивился парень. — Километров
восемь. Что ж у вас женихи-то такие?
— Не повезло.
Я поставила пакет между собой и Люськой и прикрыла его
локтем, Люська сделала то же самое со своим пакетом. Парни выглядели усталыми и
все больше молчали. Мы собрались вздремнуть, и тут парень, что сидел рядом с
водителем, сказал:
— Притормози, Витя, чего это там?
Мне не стоило смотреть в окно, и так было ясно: мы снова на
том же проклятом месте. Парень вышел, вернулся через минуту.
— Чего там?
— Авария. Паренек в кювет улетел, в пень уперся. Голова
разбита.
— Жив?
— Не знаю, — поежился парень. — Пошли вместе.
Люська осталась в машине, а я пошла вместе с ребятами и
проделала все то, что и два часа назад: по вернула парню голову, нащупала
артерию и сказала:
— Он мертв.
— А ты в этом понимаешь?
— Я хирург из БСП.
— Ясно. Поехали, сообщим на посту.
Следующий отрезок времени был для меня крайне неприятным:
находиться под пристальным оком милиции буквально обложенной миллионами
затруднительно для моих нервов. Домой мы вернулись уже на рассвете, с трудом
держась на ногах. Пакеты с деньгами убрали, приняли душ и легли. Сон не шел.
— Ты что купишь? — спросила Люська, разглядывая
потолок.
— Заткнись, — огрызнулась я.
— Ну чего ты, все равно ведь не спишь, давай помечтаем.
Люська принялась вслух мечтать, а я размышляла о деньгах в
шифоньере. Потратила я на это часа два, потом поднялась и сказала Люське:
— Едем.
— Куда это? — встрепенулась она.
— Деньгам здесь не место.
— Не в банк же их.
— Зарыть надо, поглубже, и забыть о них на полгода.
Чует мое сердце, придут за ними.
— И мое чует, — поддакнула Люська. — Где
зароем?
— На даче, где ж еще?
— Сейчас поедем?
— Сейчас.
