В это же время в Заречье Полина медленно шла сквозь высокую траву к реке. Пришло и ее время постигать священные ритуалы, связанные с водой, на которые, по словам наставников, была способна только она. Еще днем Густав Вениаминович сварил для нее специальное зелье, и, выпив его, она словно сама наполнилась полынной горечью и терпким ароматом цветов, что входили в его состав. Дыхание замедлилось, мысли в голове казались чем-то чужеродным – она с интересом наблюдала за ними, словно за плывущими по небу облаками. Где-то на краешке сознания теплилось понимание, что сейчас из нее уходит все привычно-человеческое и что только голос природы в ее сердце будет важен.
Ветер доносил обрывки песен и отголоски музыки. Она остановилась на берегу, мелкие камни впились в босые ступни, но то была приятная, необходимая боль, словно так разговаривала с ней сама земля, не сумевшая найти другого языка для Водяной.
Здесь пролегала граница между деревней, защищенной армией дубов, тьмой еловых лап и колючками сосен, и рекой, укрывающей Заречье от внешнего мира. Плакучие ивы что-то шептали, гладили ветвями речное дитя, примиряя стихии. Полина оглядела заводь, названную Ивановским Виром. Вода походила на огромное черное зеркало, еле заметные волны одна за одной набегали на блестящий песок, отчетливо напоминая все те же мысли: не успеешь додумать одну, как накатывает следующая. Туман, скрывающий противоположный берег, приходил в движение от взмахов крыльев ночных мотыльков. Полина продолжала завороженно смотреть на реку, чувствуя, как натягиваются внутри незнакомые и одновременно так по-родному звучащие струны. Что-то необъяснимое, неизведанное роднило ее с Нищенкой, наполняло особенной силой… Только бы не упустить, не потерять это тонкое ощущение… Только бы не позволить древнему проклятию Темных птиц все испортить…
Поверхность реки запестрела, вот поплыли по ней отражения венков и подрагивающие всполохи свечей – значит, совсем недавно сюда приходили девушки пускать венки, читать наговоры, благодарить речку. Ее речку. За венками возникли тени двух лодок, бесплотно скользящих лишь в отражении, словно огромные подводные рыбы. В одной из лодок угадывалась фигура парня. В другой – несколько снежинок в светлых рубашках.
Это Нищенка узнала Водяную колдунью, заговорила с ней, как и земля. Полина спустилась чуть ниже и присела на корточки прямо возле кромки воды. Она вытянула руку, отметив, как неестественно бело выглядят ее пальцы – словно пальцы неживого, и заметила ответное движение под водой – скользкая прядь водорослей колыхнулась ей навстречу. Кожа тут же еле заметно сверкнула лунным блеском: так сила отвечала на силу.
Водяная колдунья поднялась и сделала шаг, рассекая босой ногой водную гладь. Река вдруг вздыбилась, почти беззвучно расплескалась. Впереди, запузырившись, выросла самая настоящая гора. Влажно и неповоротливо зашевелилось нечто темное… Полина ощутила страх, но сейчас воля держала его в узде, поэтому колдунья не шелохнулась, не отступила назад, продолжая с мнимым спокойствием наблюдать, как прямо перед ней выбирается со дна, отряхивается от скатывающихся ручьев огромное существо, окрашенное ночью в темные цвета. Мрак скрывал черты, и только два глаза, будто наполненных колодезной водицей, сверкнули в свете звезд. Полина робко улыбнулась Водяному. Водяной несколько секунд молча рассматривал тоненькую девушку с сияющей кожей, а потом медленно ей поклонился. В ту же секунду глаза колдуньи наполнились точно таким же блеском студеной воды.
На небольшом холме над рекой, чуть дальше от Ивановского Вира и ближе к избушкам, собирались для обрядов остальные жители Заречья. Несколько травниц несли в руках цветы папоротника – в этот год их было особенно много, целых тринадцать штук. Для цветов были приготовлены кувшины с речной водой. Две девушки доплетали венки из листьев папоротника и надевали их на головы подтягивающихся к холму колдунов. В ближайшем лесу перекрикивались кукушки, звук флейты потянулся над деревней, словно дымок от костра.
Лиса следила за вереницей девушек в светлых рубашках, степенно идущих по тропинке. С другой стороны шумной компанией приближались парни. Их гомон в конце концов перерос в песню, которую подхватили все. Пышные лохматые венки легли на головы певцов, тут же кто-то незримый и великий бросил на небосвод горсточку голубых звезд. Совершенно не понимая почему, Дарья вдруг вздрогнула: что-то заставило ее повернуться к реке. Над поверхностью воды сначала показалась макушка человеческой головы, а потом знакомые глаза. Большие, темно-серые и по-оленьи печальные, они теперь смотрели совсем иначе. Купальская ночь будто высветлила их, плеснула болотной тины да синевы отраженного неба. Водяная колдунья медленно выходила из воды, а те на берегу, кто уже ее заметил, останавливались, удивленно вглядываясь и замолкая. Голоса постепенно стихли, а вот музыка полилась громче, словно музыкантов кто-то околдовал.
Лиса внимательно наблюдала за подопечной. Наконец-то стало отчетливо видно, как изменилась Полина со времен своей первой встречи с Нищенкой, как магия просыпалась в ней, наполняя тонкое тело, будто сосуд. Под ее взглядом вода оживала. Дарье мерещилось, что древний речной дух, столетие дремавший в пучине водорослей, просыпается, вот-вот готовый встать в один ряд с духами Ветра, Огня и Земли.
Полина ступила на берег, держа в руках листик кувшинки, в котором темнела мокрая лужица. Она приблизилась к девушкам, вяжущим венки, обмакнула пальцы в воду и дотронулась до лба каждой из колдуний, приговаривая себе под нос:
– Пришла я по дороженьке, на пути моем река повстречалася, та река столбом не стоит, колышется, вдаль бежит. Речка-река, крутые берега, дай водицы умыться, от крика и ненависти, от ссор и зла, повороти его по своему руслу на мир и лад…
Колдуны один за другим послушно подходили к Водяной и склоняли перед ней головы, она дотрагивалась до них, повторяя очищающий наговор. Вода давно вытекла из кувшинкового листа, сложенного чашечкой.
– По реке – вода, от реки – беда, блеск луны в воде – не бывать беде. От реки вода, от меня – беда…
Лиса, не заметив, как запнулась ее воспитанница в шаге от Алеши Попова, направилась к краю берега и наклонилась, чтобы зачерпнуть воды в единственный кувшин, не занятый цветами папоротника. Отражение кувшина расплылось неровным пятном, темная вода потекла в широкое горлышко. То, что произошло в следующую секунду, было настолько внезапным, что колдунья даже не успела вскрикнуть. Река выпростала ей навстречу тонкую склизкую руку, пальцы с кривыми когтями перехватили ее кисть. Ночь не позволяла увидеть того, что пряталось под толщей воды, да и глубина здесь была такая, что оставалось думать, будто рука выросла прямо из илистого дна. Но у Лисы не было сомнений в том, кто это мог быть. Морянка. Нежить настигла ее, когда все были на берегу, отвернулись и хором начали повторять Полинины наговоры. Она поспешно обернулась, наблюдая волшебную картину словно в замедленном сне. Затем ее взгляд, наполненный отчаянием, вернулся к руке, сжавшей ее запястье и внезапно дернувшей ее так, что заломило в плече. Дыхание перехватило, Лиса хотела позвать на помощь, но почему-то не смогла, отчего-то показалось, что все бесполезно, что никто не отзовется… Она почувствовала еще один рывок и упала на колени прямо в воду. Непроизвольный вскрик получился жалким и тихим. Морянка продолжала тянуть, сопротивляться ей не было возможности. Чувство бессилия накрыло с головой. Краем глаза она видела движущуюся фигуру в белом, но только оклик «Лиса!» заставил ее очнуться: вдоль берега к ней бежал Македонов, на его лице застыл ужас.
