* * *
В деревне давно не появлялись маги. Потусторонние старики доживали свой век, иногда с грустью вспоминая, что этим летом почему-то не прислали студентов-помощников. Они ругали местную власть, представителей которой не видели в глаза даже мельком. Еще бы не ругать, когда пропала не только студенческая организация, но и маленькая, безымянная фабрика внезапно перестала покупать у них мед для своих кондитерских изделий, а фермерский кооператив больше не присылал за клубникой приятную пожилую даму. В соседних деревнях жителей съедала зависть: и помощники, и покупатели – все к этим. А теперь враз никого не стало. Так что кто-то грешил и на соседей – мол, позвонили куда? Пожаловались? Хотя на что им жаловаться-то!
Летом студентов ждали до последнего дня августа. Листали газетенки, где описывались странные происшествия в Суздале, поглядывали на дорогу в ожидании шаткого автобуса с молодежью и, конечно, не могли связать отсутствие парней и девушек с тем, о чем трещали в газетах. Неосторожные колдуны, приехавшие на Русалий круг, то и дело попадались на глаза жителям Суздаля, те в свою очередь бежали на радио или в редакцию, наперебой рассказывая, как прекрасная незнакомка растаяла в воздухе, а у странно одетого мужчины прямо в руках заблестело пламя.
Здесь же в деревне было принято во всем винить вышестоящих, поэтому власть не частил только ленивый. К зиме обиды потихоньку забылись, на столах золотились трехлитровые банки меда, а клубничный компот подавали на завтрак, обед и ужин. Все сидели по домам, терпеливо пережидая зиму, только в одном доме гостили дети, вернувшиеся из города. Темнота и сегодня опустилась слишком рано, бережно накрыв деревню своим крылом. По телевизору показывали католическое Рождество и заснеженную Европу, всю раскрашенную, словно пряник, и родную столицу, богато наряженную тысячами огней в преддверии Нового года.
Человек, прокладывающий себе дорогу среди сугробов, остался никем не замеченным. Парень скинул капюшон и огляделся. Дерево, перед которым оборвалась цепочка его следов, обросло густыми прутьями, подходящими для того, чтобы спрятать от ненужных взглядов его фигуру, окутанную серым плащом, и черные как ночь, растрепанные ветром волосы. Он взобрался на ближайшую ветку, похожий на старого взъерошенного филина, снова натянул капюшон, спасаясь от стужи, и вынул из кармана дудочку. Пальцы его немного дрожали от пронизывающего тело страха. Сыграть для потусторонних в колдовскую ночь, о которой они все позабыли, и выманить их на улицу – значит применить к ним магию. Одна неосторожная мысль… непрошенная эмоция, ворвавшаяся в мелодию, и все – его собственная сила уйдет навсегда. Эта тренировка была ему необходима. Как легко справлялся с этим сын целителя, этот Заиграй-Овражкин! Рожденный в позоре, но так оберегаемый всеми наставниками, в том числе и Велес! Он ведь был не единственным, кто способен проводить животворение воды, не единственным, кому подвластна волшебная свирель, не единственным, кто может влиять на других магов. Но обращались с ним так, будто он и впрямь был незаменим.
Парень поднес дудочку к холодным губам и медленно заиграл. Мелодия была совершенно простой, лишь иногда звуки неожиданно срывались на крик, словно падали на кочке, ломая неказистый ритм, и тогда по спине бежал легкий озноб, а старуха в ближайшем доме, сама не зная зачем, резко принималась собираться на улицу. Ей мерещилось, что кто-то протяжно зовет ее у кромки леска. Она подслеповато глядела в окошко, повязывая платок и раздраженно отвечая диктору в новостях. Как только звуки выравнивались, она снова поворачивалась к телевизору, не в силах вспомнить, куда только что хотела идти. Память тут же подсовывала ей образы: соседей, гостивших у них детей, собаку на цепи, и все начинало казаться ладным, правильным – хотела просто заглянуть к Сергеичу, вернуть Марусе пакет мелкой соли, проверить, не окоченела ли в будке Дуська. Да диктор с этими его новостями отвлек. Проклятый диктор. Проклятые новости. Ох, надо срочно бежать во двор.
Парень внезапно осекся и отнял от губ дудочку. С виду казалось, будто он к чему-то прислушивается. Только-только ему подумалось, что колдовство заработало, как вдруг нечто странное заставило отвлечься. Музыка будила магию, поднимала из глубин небытия следы, оставленные чужими чарами. Да, здесь уже несколько месяцев не было никого из Заречья. В честь Русальего круга всем воспитанникам простили долги и освободили от помощи потусторонним. Так, по крайней мере, сказали наставники. Только теперь он чувствовал, что последними здесь были вовсе не знакомые зареченские колдуны. Тонкий, едва ощутимый след магического воздействия вел к одному из деревенских домов. Он был старый, почти исчезнувший – такое случается через десять-двенадцать лунных месяцев. Становится невозможно определить ни вид колдовства, ни его назначение, но след чар еще тает, еще растворяется в вечности, отдаваясь пульсацией в венах, загораясь чуть заметным серебристым огнем.
Этот одинокий след, что разбудила музыка дудочки, был абсолютно чужим. И если принять во внимание, что колдовство было сотворено прошлой зимой и шлейф от него до сих пор держался, это могло означать лишь одно – магия была сильная. Но кто из Светлых способен на такое? Маловероятно, что здесь появлялись снежинки из Ирвинговой дружины. Ощущения, вызванные этим старым колдовством, рождали скорее иную версию. Здесь побывал Темный маг.
Дима спрыгнул с ветки. В руках его, разгоняя тьму, блеснул кристалл-световик. Парень двинулся к деревне, стараясь не упустить из внимания след чужой магии. На лице его мелькнула смутная улыбка.
* * *
Ветер крутил метели в темном ночном небе над Заречьем, было заметно, что Карачун вспомнил и о тайном убежище юных ведунов. Да и сами обитатели не забыли о древнем боге морозов: кто-то потом говорил, будто видел его, огромного, почти до небес, рогатого, в старой деревянной маске. Из лохматых рукавов его валил снег, от его дыхания леденела река, лесом хрустели шаги, полы его одеяния тьмой укрывали поля. В Заречье горели костры, светились окна избушек, сверкали ледяные статуи, увенчанные кристаллами-световиками. Если души с того света хотели навестить какую-нибудь избушку, пути их были заботливо подсвечены колдунами. Этой ночью солнце надолго ушло под землю, тонкая грань между мирами почти исчезла, и никто не боялся странных визитов.
В холодной россыпи снега над землей что-то громыхнуло и дрогнуло, внезапно прямо посреди одной из потайных полянок появилась дверь. Она тотчас распахнулась, и целая процессия магов на ковре-самолете влетела в Заречье. Водяная колдунья оказалась дома, но еще не знала об этом. Всю дорогу она была без сознания, как и лежащий рядом с ней Сева. У лазарета их уже поджидали Велес, Густав Вениаминович и Вещий Олег. Возвращение похищенной колдуньи прошло тише, чем можно было себе представить: под покровом ночи ее внесли в лазарет, положили на кровать за ширмой, погасили свет.
В избушке номер девятнадцать было темно, лишь снаружи, на крылечке, блестел светильник, чтобы дорога для призраков не прервалась. Большой куст бузины за окном загораживал и крыльцо, и луну, свет почти не проникал в комнату. Маргарита вроде бы только что проваливалась в сон, но через минуту уже снова вглядывалась в темноту, не в состоянии различить ни одного предмета такой знакомой обстановки. Комнату как будто накрыли черным бархатом, и она никак не могла нащупать край покрывала, чтобы сорвать его. Таинственный отблеск у двери заставил ее подняться. На стене возле крючков для верхней одежды висело зеркало. «Которого у нас тут отродясь не было», – пронеслось в голове у Огненной колдуньи.
