— Ромка! Брось, не надо! — закричала девочка, но Роман не услышал. Он отчаянно пытался спасти ее творение — от жара краска пузырилась и отслаивалась.
Но у него не получилось. Насос остановился, шланг обвис в руках. В бессильном отчаянии вскинув сжатые кулаки, парень погрозил наступающему огню. А затем развернулся и поплелся туда, где сидела Юлька.
Только теперь она заметила, как он измучен. Руки дрожали, ноги заплетались, как у пьяного. Шатаясь, он дошел до Юли и рухнул рядом.
— Прости… Твоя картина… Все пропало. Я не смог…
Юля в ужасе принялась тормошить парня, но тот не оживал. Он дышал тяжело, надсадно, с каким-то свистом. Лохмотья, оставшиеся от рубашки, едва прикрывали ожоги на руках и груди.
— Рома! Очнись! Не умирай! Я не смогу без тебя… — от бессилия и страха Юля заплакала. Она глотала слезы, размазывала на щеках сажу, мучительно размышляя: «Что же делать? Как вызвать помощь?»
Вот именно, помощь! Нечего реветь, надо вызвать спасателей, уж это-то ей под силу!
Усилием воли остановив очередной приступ рыданий, девочка быстро обшарила Ромины карманы. Мобильника нет, выронил, наверное. А ее телефон и вовсе сгорел…
И тут она вспомнила. На соседнем участке был городской телефон. Это совсем рядом, за низким штакетником. Если добраться туда, они будут спасены!
Юля попыталась встать — нога отозвалась острой болью, в глазах потемнело. Но она посмотрела на Рому и, стиснув зубы, сделала первый шаг. Она доберется до телефона. Во что бы то ни стало доберется. Даже ценой ноги или собственной жизни.
17
Юля оттащила Романа ближе к забору и положила под дерево на прожженную огнем куртку. А затем, обломав ветку клена и опираясь на нее, двинулась в обход участка — вокруг горящего дома.
На дорогу, которая раньше не заняла бы и трех минут, ушло не меньше получаса. Юля пошла вдоль забора, вернее, попрыгала на одной ноге. С трудом продравшись сквозь заросли крапивы и чертополоха, она нарвалась на кусты крыжовника — гордость бабушки, какой-то особенный сорт. Вот уж колючки у него оказались точно особенные! Юля и не знала, что их может быть так много. Минут десять она выбиралась из цепких веток, а потом, шипя, искала в крапиве свой «костыль». Боль от царапин и крапивных ожогов заставила забыть о поврежденной ноге. Свалка арматуры, заполненные мутной жижей рытвины и ямы… Оказавшись перед огромным кирпичным домом, она ощущала себя «последним героем». Или, вернее, «героиней».
Но возникло новое препятствие: как же попасть внутрь? Трехэтажная крепость казалась неприступной. Окна зарешечены, до каминной трубы не добраться…
Снова захотелось плакать. А еще больше — бросить все, плюхнуться на ступеньки, сжаться калачиком, зажмуриться — и представить, что всего этого ужаса нет. И дом не сгорел, и с Ромкой все в порядке, и взрослые ходят вокруг большими толпами… И Юля действительно присела на ступеньки, посмотрела на крепкую дубовую дверь… И тут ее осенило: мама хранила комплект ключей под половичком у входа. А не хранятся ли и под этим половичком ключи?
Она доползла до половичка, пошарила под ним… Ура! Спасибо, соседи! Хоть что-то хорошее за последние часы. Ключи были там. Две штуки, большой и маленький.
Теперь подняться, доковылять до двери, разобраться с замками…Руки у девочки дрожали так, что она с трудом попала ключом в замочную скважину.
Но вот наконец дверь открыта, и путь к телефону свободен. На всякий случай Юля позвонила во все спасательные организации сразу. Службы сработали быстро — Юля едва успела выйти из дома, как раздались гудки сирен.
«Неужели нас спасут?» — с этой мыслью обессилевшая девочка опустилась на ступеньки.
18
Их развезли в разные больницы — Рому с ожогами в местную, а Юлю с переломом лодыжки — в престижную клинику Управления делами Президента. Перелом оказался сложным, пришлось делать операцию, поэтому первые дни девочка пробыла в полузабытьи.
Она лежала в палате одна и сквозь сон слушала разговоры родителей. Она мечтала хоть что-нибудь узнать о Роме, но его имя ни разу не прозвучало. Последний раз они виделись, когда приехала «Скорая помощь». Хмурый врач сказал тогда:
— Парень в тяжелом состоянии.
И теперь эти слова преследовали девочку, не давая спать. А когда удавалось заснуть, становилось только хуже. Огонь, дым, треск, раскаты грома — во сне страшная ночь повторялась снова и снова. Спасала только музыка из плеера. «Я хочу быть с тобой… Я хочу быть с тобой!» Да это же про нее! Это про них с Ромкой…
Придя в себя, Юля попыталась расспросить родителей, однако наткнулась на глухую стену молчания. Итак, тема о Роме под запретом. Теперь она лежала, отвернувшись к стене, полностью погрузившись в музыку. В довершение всех бед она осталась без мобильника — несмотря на настойчивые просьбы, родители не спешили купить ей новый взамен сгоревшего.
А потом пришло спасение — в образе Эммы, любимой верной подруги. Уж она-то с первого взгляда распознала причину Юлиных хворей!
Эмма появилась в клинике на третий день.
— Только не вкручивай мне, что ты такая несчастная из-за ноги! — объявила она прямо с порога, убедившись, что мамы нет. — Впалые щечки, скучные глазки — у нашей сестры такое бывает только с недосыпу или от любви. Или от того и другого сразу!
Эмма выглядела, как всегда, цветущей и жизнерадостной. Это была крупная, крепкая девочка, одетая в «цыганском» стиле — длинные, широкие цветастые юбки подметали пол, летящие блузки задевали прохожих, общий пестрый тон одежды и распущенные черные волосы придавали ей вид благодушной ведьмы. Эмма была всеобщей любимицей. В друзьях у нее было пол-Москвы, а остальная половина стояла в очереди. И на всех у нее хватало заразительной энергии и внимания — достаточно было взглянуть на круглое улыбчивое лицо, как жизнь начинала казаться праздником.
— Эмка, спаси меня! — горячо зашептала Юля, чмокнув подругу в румяную щеку. — Дай мобильник!
— Нету, — Эмма виновато развела руками. — В метро потеряла. А на новый денег не дают пока.
— Блин, — выругалась Юля. — И я без связи. Меня тут сторожат, и я ничего о нем не знаю. Еще сутки в таком режиме, и помру. Я не шучу!
— Я вижу, — Эмма уселась на кровать, продавив ее почти до пола. — Ну, рассказывай побыстрее.
Сбивчивым шепотом Юля поведала подруге о последних событиях — о поездке на дачу, встрече с Романом, о граффити и о пожаре.
Завороженная Эмма слушала, открыв рот. Она вообще никогда не скрывала свои чувства. Если злилась, то так, что могла сокрушить все вокруг (Юля называла эти моменты «Зевс разбушевался»), если радовалась, то тоже на полную катушку. Вот и сейчас, выслушав Юлин рассказ, она всхлипнула, шмыгнула носом и так крепко обняла подругу, что у той в буквальном смысле затрещали кости.
