Правда, Зарубин не слышал, что таким же образом приваживают зверя на Вологодчине. Тут чаще сеют специальные подкормочные площадки, реже вытаскивают приваду — павший скот, но, видимо, туземцы переняли опыт, если есть дармовая рыба. Только вот место выбрали не совсем удачное, близко от дороги да и от базы тоже, однако вмешиваться не стал, чтоб рыбаков не пугать. Те же повесили мешок, после чего бывший на ёлке мужик спустился, и Зарубин узнал, вернее, угадал — да это же Борута! Квадратный, низкорослый, чернобородый и могучий, как горилла, на ёлки забирался на одних руках. А второй на тучного столичного лекаря вовсе не похож; напротив, худой, прилизанный, больше напоминающий дятла.
Они осторожно, крадучись, удалились не на базу, а к речке, где лодку оставили, и только тут пришло в голову, что приманку выставили не на медведя — скорее всего, на лешего! Наверное, думают, пришедший с Вятки снежный человек рыбу любит...
Ему сразу же вспомнилась чудаковатая пара попутчиков, и что нашло — не совсем понятно, какое-то расслабление за целый день тяжёлого пути, может, даже :ш последние годы. Забывшись, где он и зачем приехал, Зарубин громко расхохотался, понимая, что это определённого рода истерика, но сдержаться уже не мог. Тихий вечер в сосновых предместьях охотничьей базы, единожды потрясённый гулким хохотом, теперь отзывался дьявольским, визгливым смехом. Но Зарубин эха не слышал, хохотал до слёз от дури, которая творилась вокруг, от глупости своего начальства, от строгой секретности своей миссии — в общем, полного, крайнего и не поддающегося лечению идиотизма, в котором теперь сам оказался И от которого никак не мог избавиться. Смеялся от всего непотребного, пыльного и ядовитого, что накопилось, ни пластовалось в душе, в том числе и страха, который можно было выбить только смехом...
Спустя несколько минут ему уже стало уже не до смеха: всё-таки заплутал, причём как всегда неожиданно и напрочь. Едва он унял последние судорожные всплески хохота, как на базе волчьим хором завыли и залаяли собаки, отчего ночной лес показался зловещим. Зарубин точно помнил, где оставил машину, но пролез весь молодой сосняк, а её нет. Первая мысль была чисто московская: эти двое рыбаков случайно наткнулись и угнали! Да ведь вроде бы по привычке на сигнализацию поставил, запищала бы, к тому же двум туземцам разобраться С электронным замком зажигания не под силу...
Несколько раз он возвращался на развилку с указателем, находил свёрток, по которому съехал в сторону, даже следы своих колёс, и шёл по ним, отмеряя примерное расстояние, но оказывался совсем в другом месте. Будто и впрямь леший водил! В какой-то миг он терял ощущение реальности, потом встряхивался и задавал себе вопрос: где я? Прислушивался к угасающим собачьим голосам и вспоминал, что заплутал и ищет свою машину.
Нечистая сила на Пижме всё-таки существовала, невзирая на убеждения. Сама ещё не показывалась, но вредный свой нрав проявляла: сигнализация на кнопку брелока не реагировала, сколько бы он ни давил, вызывая переполох и тревогу. Это было не впервой: когда парковки в Москве стали ограниченными и платными, он несколько раз умудрялся терять машину и потом искать в переулках точно так же, как в лесу. Ходил, давил кнопку — машина не отвечала. Но там мешали дома и заборы, тут же — частокол молодого бора, пропускающего всякий сигнал.
Леший издевался часа полтора, прежде чем уже в полной темноте Зарубин не хряснулся грудью о собственную машину. Он попытался снять её с охраны, и оказалось, попросту села батарейка, и дверь не заперта! Чтобы уже больше не блудить, он включил навигатор и поехал на базу по маршруту, который прокладывали из космоса. Техника исправилась и сама показала на дисплее точку конца маршрута: спутники в небе для нечистой силы оказались не по зубам.
И уже возле базы в свете фар вновь мелькнули эти две фигуры — волосатый и обезьяноподобный, теперь уже узнаваемый Борута. Они отскочили на обочину, однако не побежали, чтоб скрыться, а проводили автомобиль, верно, пытаясь выглядеть, кто едет...
6
В здувшаяся в переносье Боруты розовая шишка и впрямь напоминала закрытый веком спящий глаз. По расчётам академика Шлопака, процесс созревания третьего ока мог растянуться до девяти месяцев, то есть у глаза был период его зачатия и вынашивания, как у младенца, ибо процесс рождения нового зрения весьма сходен с внутриутробным развитием плода. 11о убеждению целителя, третий глаз — это вселение в уже живущего на земле, человека ещё одной, божественно зрячей души, которая в течение девяти месяцев находится на стадии яйца и имеет такое же устройство.
Обо всём этом Шлопак успел рассказать Боруте до того, как почуял первый позыв, ещё неоднозначный и отстранённый. Сначала он просто замирал, оборвавшись на полуслове, прислушивался к себе и как-то невыразительно гримасничал — казалось, привыкает к своему новому состоянию. И было непонятно, по крайней мере со стороны, нравится ему иное качество сознания или что-то беспокоит, напрягает. Всё-таки не гомеопатическую дозу знаний влил в себя — чуть ли не три литра сливок выдул. Данила и сам чувствовал: подступает лёгкая тошнота и головокружение, но это часто бывает на болотах, где осенью во второй раз начинает цвести особый сорт багульника. Знают о нём только изощрённые городские токсикоманы, которые приезжают его понюхать и поймать свои тончайшие глюки. И ещё новоявленные шаманы, которые спешат собрать цвет, чтобы зимой, смешав его с мухоморами, корнями веха и белены, сделать отвар, почти мгновенно вгоняющий в транс, то есть открывающий путь к потусторонним знаниям. Или иначе, бредовой дури, которая приходит во время острого отравления глюкогенными средствами.
Багульник цвёл возле Дора, но нюхать его не было нужды, поскольку вместе со сливками, если верить Шло- паку, он впитал в себя такой объём знаний, что никакие шаманские практики не требовались. По уверению целителя, мощнейший поток информации пьянил человеческий разум точно так же, как хмельной напиток, и к этому нужно было быть готовым. Тошнота и головокружение тоже естественные реакции перегрузки сознания.
Испив тёплых сливок, академики пришли в себя после тележных оглобель и сумасшедшей ночной скачки по болоту, заметно окрепли, повеселели и, испытывая бравурное опьянение с лёгким головокружением, пошли в своё убежище, ждать Драконю, чтобы провёл через топи. Сначала подремали вполглаза, затем поспали — нет председателя! Обманул: всё-таки нечистая сила. А пора бы выходить с заколдованного острова; особенно целитель спешил: полученной информацией следовало поделиться с другими академиками. Шлопак на Пижму вроде как в разведку пошёл, но за деньги академии, значит, и отчёт держать надо.
Солнце давно взошло, а Дракони нет, уже откровенно ругать его стали, и тут Боруте откровение было — геройский председатель умер! Проводил академиков в Дор, приехал домой, лёг и скончался ещё вчера. И над ним сейчас плачет овдовевшая Дива Никитична...
Данила потёр свой третий, ещё не вылупившийся глаз — нет, картинка устойчивая! Драконя в гробу лежит, вокруг стоят Драконицы, то есть дочери, и Драко- ши — зятья. И Дива плачет с причетом:
