Зарубин оторвался от бинокля, зажмурился, чтобы унять фантазии, но, когда открыл глаза, без оптики узрел, как над травой взметнулась неясная, рослая фигура и сразу же со стоном осела. Явно не кукла — живое существо, которое таилось в траве до поры до времени, и вот вздумало встать!
И это уже было не сновидение...
14
Разум противился, нельзя было верить глазам своим, тем паче человекообразную фигуру они видели всего секунду, но подогретые воображени ем чувства били тревогу — там дива! Затаилась и ждёт нужного ей момента, чтобы выбежать на поле. Король стрелять будет только в медведя — в человекообразное существо не посмеет, так они в Европе воспитаны, даже венценосные. Но что станет делать телохранитель?..
С лабаза всего этого видеть не могли, там ёлка мешала, поэтому сидели тихо и наверняка слышали возню. Кипрей уже трясся нескончаемо, словно кто-то в нем катался, и глухие стоны не прерывались. И это навело Зарубина на новую мысль: что, если там лежит крупный раненный медведь? И пусть уж лучше свирепый зверь, пусть тот самый людоед, чем снежный человек!..
Но в следующее мгновение стало зябко: короля на лабазе не достанет, а вот безоружного Зарубина под ним никакая сетка не спасёт! Вся надежда на меткость и хладнокровие стрелков, если успеют свалить бегущего стометровку зверя...
И вдруг послышался отчётливый чмокающий звук, будто лапу сосал, а потом характерный хруст сжимаемой пластмассовой бутылки, окончательно сбивший с толку, что это могло быть. Минуты три звуки чередовались или складывались в какофонию, после чего опять раздался вздох, и над травой восстал хорошо различимый без бинокля зверь! Но с зелёной бутылкой, которую терзал лапами и зубами, при этом громко и со вкусом чмокая. Пожалуй, минуту он приплясывал на одном месте, по пояс возвышаясь над кипреем, и его можно было принять за человекоподобное существо! Потом откинул пластиковые лохмотья, трубно взревел, сотрясая вечернее пространство, и со стоном опустился на четыре лапы.
Над головой тотчас же зашевелились стрелки. А медведь попутно и с грохотом смёл с дороги металлом и поплёлся на поле, как корабль, раздвигая траву. Шёл с урчанием, неторопливо, вразвалку и часто останавливаясь, отряхивался, будто выкупался в воде. Он более напоминал рассерженного пьяного мужика, вышедшего на улицу в поисках, с кем бы подраться. Низкорослый овёс доставал ему до брюха, отчего зверь казался непомерно крупным. Выйдя на середину поля, как раз под выстрел, он вдруг завалился на спину и с приглушённым хрюканьем стал кататься, как обычно катаются медвежата. Потом вскочил, сделал рывок в одну сторону, затем в другую — резвился, как спущенный с цепи пёс!
Зарубин даже забыл об охотниках на лабазе, поэтому выстрел прозвучал внезапно. Зверь лёг сразу, однако через мгновение вскинул голову, попытался вскочить, и тут громыхнул второй карабин, крупнее калибром. Медведь осел и превратился в совсем скромный ком шерсти, словно вдвое уменьшившись в размерах...
На верху клацнули два затвора, и на минуту повисла тишина. Затем коротко гоготнула рация и над головой послышалась восторженная иностранная речь. С тропы прибежал второй телохранитель, за ним егерь с собакой, которую тут же спустили с поводка. И пока лайка бегала к медведю и обнюхивала его, проверяя, жив ли, появились губернатор, начальник охотуправления генерал Гриша, Кухналёв и с ним двое в штатском. Королевская свита поспешила на поле осматривать трофей, а Зарубин тем временем выпутался из сетей и, уже не скрываясь, опушкой леса пошёл к прогалу, откуда выходил медведь.
Приспособленный под клетку, соломенный бункер был пуст. Но рядом сидели трое — два егеря и с ними вспотевший, мокрый Борута. Пили они из пластиковой бутылки, сидели со стаканами в руках, однако молча и скорбно, как на поминках. Возле битого зверя на поле началось кружение, захлопали бутылки шампанского, а здесь, в ста метрах от королевского фуршета, был свой, плебейский праздник, скорее похожий на тризну. И стало ясно, что туземцы на Пижме никакой корпоративной этики не соблюдали, жили своей жизнью и находились в постоянно действующем сговоре. Отпущенный «разведчик» Борута к спиртному не прикасался и, отстранённый, злой, только шарил незрячими глазами, погружённый в собственные мысли. Оба егеря напряглись и уставились на Зарубина, словно воры, застигнутые на месте преступления.
— Ты-то откуда здесь? — спросил один.
Оказывается, командовал тут безучастный Борута.
— Этому налейте, — бросил он, вскинув выпуклые базедовые глаза. — Этот ничего не знал, пусть помянет.
Тот самый егерь-конвойник, от которого бежал криптозоолог Толстобров, без единого слова налил в стакан что- то тягучее, густое и протянул Зарубину.
— Примешь? За упокой его души?
Зарубин покосился на пустую клетку, взял стакан — оказалось, мёд, разведённый пополам с водкой, медвежий напиток.
— С браслетами долго проковырялся, — горестно и гневно проговорил Борута. — Устроил бы вам тут охоту...
— Ну, чего теперь? — попытался утешить егерь. — Дело сделано... Ладно, помянем его человечью душу.
Борута отодрал от тела мокрую рубаху и стащил её с себя, будто кожу снял. И сразу стало видно, что он весь свит из сухожилий и верёвочных мышц — анатомию можно изучать. На запястьях его оказались челюсти от наручников, и в самом деле напоминающие браслеты, и это значило, что «разведчика» не отпустили — он попросту бежал и уже успел разорвать оковы. Егерь-кон- войник выпил, отломил кусок проволоки и стал ковырять замок наручников.
— Сейчас, Данила, — пробурчал он. — Я их враз щёлкаю...
— Это только в кино так, — заметил второй егерь. — Бабской заколкой отпирают. На самом деле хрен откроешь.
— Ну и сволочи же вы! — скорбно выругался Бору- та. — Как мы договаривались? Поите в хлам! Чтоб в клетке уснул...
Егеря начали оправдываться наперебой:
— Да мы поили!
— Он же гад, много не пьёт.
— Тяпнет бутылку для куража — и лапу сосёт.
— Или ворчит, песни поёт!
— Да вы для себя экономили! — Борута пнул бутылку на импровизированном столе. — И когда только нажрётесь?
Егерь-конвойник один браслет расстегнул и вручил его владельцу:
— Возьми на память! И нечего нас попрекать, мы подневольные...
Борута сгрёб с лица сосульки волос
— Я ведь его с малых лет... Из соски выпоил...
— Да хватит тебе скулить! — оборвал егерь. — И так тошно!..
Медовый напиток хмелил сразу, как парное молоко...
Конвойник взялся расстёгивать второй браслет, а на поле, возле битого зверя, запели здравицу королю, которую обычно поют на именины, «Многая лета...». Егеря насторожились, один вскинул бинокль.
— Губер приехал... Часа на полтора сабантуй!
