И впрямь чудеса!
Окликать его Зарубин не стал да и купаться расхотелось, от воды холодном дохнуло. Теряясь в догадках, он пошёл обратно, к костру, где хлопотали попутчики. Они уже приспособили старые ящики вместо стола, вскипятили котелок, заварили чай и намазывали бутерброды покупным маслом.
Это забавно, — сказал он, присаживаясь у огня. — но я сейчас видел настоящего Деда Мороза.
Где? — односложно спросил попутчик, никак не выразив чувств.
— Вон там, за поворотом! На мостовой опоре стоит.
— Видать, тоже на паром опоздал, — как ни в чём не бывало проговорила тётка.
Зарубин головой потряс.
— Что он здесь делает? В такую пору?
— Бродит, — сказал попутчик, тоскливо взирая то на чайник, то на свои сумки. — У нас же все леса заколдованные. Поэтому написано кругом: «Родина Деда Мороза»! А раньше на въезде плакат висел: «Пижма — земля героического труда!» Это когда наш председатель вторую Звезду Героя получил. Теперь тут круглый год — Новый год! Колхозов нет, работы нет, а каждый день — праздник! Зарплату никто не получает, а кругом одни магазины и торговые центры. Даже у нас возвели новый маркет. Коммунизм построили, мать его за ногу!..
И выразительно пнул сумку.
— Домой приедем — получишь! — спокойно сказала его жена, оценив намекающие телодвижения мужа. — И тебе будет праздник. А ты присаживайся, каши манной поедим, чайку с конфетками попьём!
Это уже было приглашение к столу, бывшие беззубые но привычке всё ещё варили себе кашки. Зарубин открыл багажник, достал сумку с провизией, заготовленной в дорогу, и армейскую фляжку с коньяком — попутчик сразу повеселел.
— Только этот Дед Мороз у нас не совсем настоящий. Хотя росту в нём два метра с лишком! Я его, как тебя, не раз видел близко. Бывают же такие высокие люди! Он у нас артист.
Тётка посмотрела, как Зарубин наливает коньяк, и жёстко выразила своё неудовольствие:
— Дьявольское отродье — ваш артист. Ещё говорят: оборотень! Или хуже того — леший. Сила в нём сатанинская!
Попутчик был решительно не согласен, но выразился как-то туманно:
— Дива Никитична его молоком поила и кропила — ничего подобного! Так и остался заслуженным артистом.
Его жена пристально посмотрела в сторону разрушенного моста и набожно перекрестилась.
— Всё одно — нечистая сила!
— Нечистой силы не бывает, — вдохновлённый попутчик взял свой пластиковый стакан. — А оборотнями всегда называли предателей, у которых нутро гнилое. Или милиционеров теперь. Не надо слушать полудурков и старух. В природе вся сила — чистая! Это ещё Ломоносов сказал.
— Чтоб узнать, оборотень или нет, надо парным молоком напоить и окропить, — сообщила тётка уже для Зарубина. — Раньше так проверяли. И всех на чистую воду выводили.
Её муж ответом не удостоил.
— Кстати, он по пути в столицу через нас проезжал. И предсказал нашему пижменскому краю богатое будущее.
— Кто проезжал? — спросил Зарубин, потеряв нить разговора. — Дед Мороз?
— Ломоносов!
— У меня в юности было такое прозвище, — вспомнил он.
— Да вижу: нос-то тебе сломали... В драке, что ли?
Зарубин хотел рассказать, что кличкой такой наградили по другому случаю: получив серьёзную травму и две недели пролежав в больнице, он вернулся и сам начал ломать носы. Тётка не вникала в мужской разговор, тянула свой и не давала сказать.
— Где оно, это его будущее? — огрызнулась она. — Столько дырок в земле провертели, хоть бы что! У других вон хоть минералка впустую, но течёт. А у нас колхозы, и те развалились. Одни дракоши с драконицами панствуют...
— Будущее ещё будет! — философски, но резко прервал её муж. — Тебе всё сразу вынь и положи, а его заслужить надо.
— Ты ему много не наливай. — посоветовала тётка. — Иначе до утра не отвяжется, поспать не даст, артист! Он у меня не пьянеет, верней, язык всегда трезвый, но голо- иа дурная делается. Такого нагородит — только слушать успевай. Одно слово — Баешник. Фамилия у него такая.
— Неужели такая фамилия? — восхитился Зарубин, вспомнив свой псевдоним.
— Такая и есть, — подтвердила тётка. — Всё равно что болтун. Пустомеля! Иногда перед людьми стыдно бывает...
— А у самой-то какая фамилия? — рассмеялся попутчик. — У нас весь род — бухтинщики да баешники. Раньше, когда плотницкие артели ходили в другие края, одного непременно брали с собой. Радио не было, телевизоров нс было, а развлечений охота. Вот мои предки и баяли, То есть сказы разные сказывали. Топором не махали — языком зарабатывали полную артельную долю. Разговорное искусство всегда ценилось! Так что мы с дедом Морозом вроде как из одного актёрского цеха.
Зарубин только этого и хотел!
— А я люблю байки послушать! Давно вот так ночь не сидел у костра...
— Если в охотку враньё его терпеть — на здоровье, — позволила тётка и натянуто замялась. — Можно Я у тебя в машине поночую? Мне с вами тут сидеть совсем не по нутру...
— Да конечно! — Зарубин разложил пассажирское сиденье и накрыл спальным мешком.
— Ага, забоялась! — обрадовался попутчик и без жадности, со вкусом выцедил коньяк. — Гляди, заберёт тебя Дед Мороз в снегурочки! Вот он, религиозный дурман, мракобесие, всю жизнь борюсь. Скоро на Дорийское пойдёшь багул нюхать... Ладно, пей чай да ложись! И не мешай мужикам.
Солнце зашло, и потому как становилось сумеречно, тётку начинало откровенно поколачивать. Она торопливо поела каши, выпила чаю, поглядывая в сторону снесённого моста, бережно надкусила пряник и нарочито зевнула.
— Пошла я спать.
— Приятных снов! — облегчённо пожелал муж.
2
Едва она скрылась в кабине, Зарубин налил по маленькой, и попутчик подбросил дров в костёр. Оба почувствовали волю и азарт: один рассказывать, другой слушать. И начал Баешник с недосказанного ещё по дороге — про районного охотоведа, которого звали на Пижме Недоеденный, хотя фамилия тоже была как прозвище — Костыль. И вид у него соответствовал: прогонистый, но плечистый и нравом несгибаемый, с заусенцами. Сюда приехал откуда-то из Белоруссии, как молодой специалист, школьный учитель физкультуры, но пообтёрся, первый раз женился на местной и остался. Жил бы себе да и жил, пускал бы корни в худую Вологодскую землю, однако этот пришлый бульбаш увлёкся охотой, бросил жену, школу, наел на дичи толстую шею и пошёл в егеря.
Не минуло и года, как физкультурник благодаря высшему образованию сделался охотоведом, и мужики поначалу обрадовались: грамотный, вежливый и имя у него ласковое — Олесь. Предыдущий-то был из шофёров, поймает на охоте с нарушением, на весь лес ор стоит — мать-пере- мать, отлает как собаку и, бывало, отпустит без составления протокола. А этот даже не пожурит, сразу ружьё отнимет и такой штраф выпишет, хоть корову со двора веди или вешайся. Потом и вовсе взвыли вольнолюбивые, гордые пижменские мужики: в лес стало ни ногой! Не то что за зверем, по грибы-ягоды, и то в ножки Костылю кланяйся, а что собрал в лесу, ему принеси и сдай за копейки.
