Сам остров, где когда-то была деревня колдунов, напоминал тонущий в болоте корабль, даже рубка у него была в носовой части в виде лысой горки, окружённой ельником, и довольно острый форштевень, сложенный из крупных валунов. А венчала его стальная тренога — геодезический знак, к пику которого кто-то привязал длинную красную ленту. Всё остальное было, как рассказывал попутчик Баешник: заросшие малинником и кустами бузины подпольные ямы, замшелые огарки брёвен, торчащие из земли, как признак старого пожарища, да некогда угнетённый скотом, а ныне вольно возросший пляшущий лес с причудливыми кронами и скелетами старых сухостойных сосен, вызывающих некоторую оторопь. За что, вероятно, моренный островок и угодил в список аномальных зон Шлопака.
Борута молча привёл его к своему потаённому стану, скрытому в густом ельнике, где в крутом берегу острова была выкопано земляное убежище, креплёное брёвнами. В этом бункере можно было пересидеть ядерный удар, и не только за счёт глубины подземелья; запаса продуктов хватило бы года на два. И самое главное, печь топить не надо: от болота окрестная земля не замерзала, лишь укрывалось снегом и продолжала хлюпать. Колдуны на острове точно так же грелись, когда весь лес на дрова пустили. Правда, без привычки дышать было тяжеловато: марь источала сероводород, по мнению Боруты, весьма полезный для здоровья. Он попадал в землянку через керамическую трубу, выведенную наружу, чтобы высовывать датчики, камеры, микрофоны и брать анализ газового состава воздуха. Для демонстрации Борута выдернул затычку, дал понюхать — откровенно воняло туалетом.
Сам Борута попил воды: при посещении логовища нечисти полагалось голодать, дабы не опозориться в критической ситуации, как было со Шлопаком, вкусившим сливок из сосуда познания. Прочитав короткую вводную лекцию про аномальную зону, Борута почти сразу лёг на деревянный топчан и захрапел, а Зарубин всё никак не мог принюхаться к сероводороду и при свете крохотной свечки попытался найти затычку от керамической трубы. Не нашёл, скрутил чью-то куртку, хотел заткнуть ею, и тут услышал шум на улице, точнее, гвалт небольшой, но возмущённой толпы. Звуки доносились из той же трубы, и, если верить Боруте, Зарубин сейчас слышал голос параллельного мира, то есть дивья лесного, которое на острове живёт не от петухов до петухов, а как ему вздумается. На болоте в этот час никого не было и быть не могло, даже днём туземцы опасались приближаться к заколдованным, гиблым местам, если не считать старух и доярок — короче, настоящих ведьм. Слова были неразборчивы, считывался лишь высокий накал страстей и отдельные бранные выражения.
Кажется, лесное дивьё переживало всплеск агрессии. Было чувство, что параллельный мир готовит нападение и приближается к подземному схрону, шум накатывался волной, вызывая непроизвольную панику. И Зарубин в какой-то миг ей поддался, ощутил назревающий ледяной холод и растолкал Боруту. Тот прислушался — труба уже клокотала гневом, наугад откуда-то выхватил затычку и заткнул голоса неведомого мира.
— Ложись спать, — сонно посоветовал он. — Пускай визжат, мы тут в полной безопасности. Переждём туман, а вечером ещё не того наслушаешься...
Зарубин стряхнул наваждение, огляделся и безропотно повиновался, удивляясь собственным чувствам. Ему, как гостю, был предоставлен надувной матрац на топчане и пуховой спальный мешок — в нетопленном бункере было прохладно и влажно. Он забрался внутрь и ещё долго не мог согреться, сдерживая дрожь и понимая, что она- результат пережитого страха. Шум с улицы всё ещё доносился, но едва слышный и неопасный, и он бы умиротворил себя до состояния сна, однако вспомнил, зачем пришёл сюда, оставив свои дела на базе в самом критическом состоянии, — принцесса потерялась! И верить в предсказание Боруты нет никакой охоты...
Звуки всё же доносились в бункер, вероятно, на другом конце трубы был какой-то акустический сборник или усилитель. И это натолкнуло на первую трезвую мысль: Борута устроил вещание голосов потустороннего мира через эту трубу! Эдакая первоначальная подготовка психики перед походом в недра Дорийской мари, в логово ди- вья лесного, на священный остров, где лежит алтарный камень. Наслушаешься голосов, а картины чудовищ под- верстаются сами от собственного о них представления и воображения. Драматургия этого спектакля была посложнее, чем с китайской куклой йети: учитывалась более тонкая психология, рассчитанная не на массовый испуг — на индивидуальное восприятие.
Покинуть бункер бесшумно не удалось. Тяжёлый деревянный люк открывался со скрипом, напоминающим сигнализацию, и Борута вскочил.
— Ты куда?..
— Воздухом подышать... Не могу спать днём!
— Гляди, на верху опасно, — меланхолично предупредил он. — Нечисть здесь без расписания живёт и в тумане ещё более зловредна...
Но задерживать не стал. Зарубин выбрался на волю и только здесь облегчённо вздохнул, однако обнаружил плотный, непроглядный туман! Да ещё какой-то мерзкий, холодный, пробирающий до костей. Зато здесь туалетом не пахло, а вполне сносно — болотом, багульником и сыростью. И никаких тебе голосов!
Пока он ощупью собирал хворост и разводил костёр, где-то загоготали гуси, скорее всего, дикие, что гнездились в болоте, а потом вообще все звуки пропали. Дивьё лесное будто бы убралось в свой параллельный мир, невзирая на благодатный туман. И всё бы ничего, но Зарубин вдруг ощутил болезненный озноб, который обычно бывает от температуры. Он жался к огню, но топливо быстро истлевало под ветром, а топора не было, чтоб нарубить настоящих дров. Пока он бегал за хворостом, костёрчик чуть не угас, однако и подпитанный горел недолго, а лихорадило всё сильнее. Чтоб не замёрзнуть, пришлось бы всё равно спускаться в подземелье, так и не дождавшись явления нечистой силы, а туман становился гуще и удушливей. Он подсовывал в огонь обгоревшие охвостья веток и уже поглядывал на открытый люк в подземелье, когда за спиной, в лесу раздался сильный треск. В тумане он не увидел, как рухнула сушина, — услышал характерный грохот дерева о землю, и разбитые крупные сучья сухой сосновой кроны прилетели чуть ли не к ногам Зарубина. Он шагнул в белую пелену и, склонившись к земле, узрел целый ворох дров, но, не успев обрадоваться этому, отскочил. Незримая и неведомая сила разворачивала сухостойный ствол сосны в сторону костра! Сумрак и туман не позволяли увидеть эту силу, но оценить её можно было по тому, как дерево толщиной в обхват двигалось к Зарубину, подминая мелколесье и кустарник. Будто кто-то катил его впереди себя!
Зарубин непроизвольно отступил в противоположную сторону — к замаскированному лазу в бункер, и в это время сушину бросили на землю в трёх шагах от костра. Потом послышался шорох осыпающейся гальки, и всё стихло.
Выждав несколько напряжённых минут, Зарубин вернулся к угасающему костру, щедро накидал дров и при свете яркого пламени увидел очертания павшего сухого дерева. Незримый благодетель не вывернул из земли, а сломал сосну у корня, приволок к огню и обеспечил топливом на долгое время. И сделал это не человек и даже не зверь, ибо переломить сосновый ствол не удалось бы даже самому крупному медведю...
Эта заготовка дров впечатлила и взволновала Зарубина настолько, что он забыл об ознобе. И вновь ощутил его, когда от пламени затрещали волосы, и понял, что от костра уже не согреться, что холод внутренний и болезненный. Он крутился у огня и всё сильнее мёрз, хотелось лечь, укрыться с головой, спрятаться от некого подступающего страха за свою жизнь, как в детстве. Но при этом обратно в подземелье не хотелось! Он всё-таки надеялся, что это состояние вызвано болотом и туманом, возможно, насыщенным некими вредными испарениями, тем же цветущим багульником. Если потянет ветерок, сдует этот сумрак и появится солнце, всё пройдёт само, а сейчас надо жечь костёр и ждать.
