Но Пастер на это отвечал: «Моя философия происходит от сердца, а не от разума, и меня более заботят, к примеру, те ощущения относительно вечности, которые возникают естественным образом возле кровати любимого ребенка, испускающего дух. В эти высшие духовные моменты проявляется что-то в глубинах наших душ, говорящее нам, что мир, возможно, нечто большее, чем просто комбинация событий среди материи, подчиняющейся заурядным физическим законам». Он всегда был добропорядочным католиком.
Затем Пастер отбросил философию и принялся за работу. Как и Спалланцани, Пастер полагал, что дрожжи, палочки и прочие микробы появляются из воздуха; он представлял себе воздух насыщенным этими невидимыми существами. Другие охотники за микробами доказали уже, что в воздухе имеются зародыши, но Пастер решил это еще раз проверить. Он выдумывал странные и сложные аппараты для ловли воздуха; он соединял эти аппараты с чистым дрожжевым бульоном и следил, появятся ли в нем микробы. Он повторил еще раз добрый старый опыт Спалланцани: брал пузатую колбу с узким горлом, наливал в нее бульон, запаивал горлышко на паяльной лампе, кипятил этот бульон несколько минут, – после чего микробы в колбе никогда не появлялись.
«Но когда вы кипятите свой дрожжевой бульон, вы вместе с тем нагреваете и воздух, содержащийся в колбе, а для того, чтобы обзавестись крохотными животными, дрожжевому бульону нужен натуральный, ненагретый воздух. Вам ни за что не удастся устроить так, чтобы при наличии обыкновенного воздуха в бульоне тотчас же не стали развиваться дрожжевые грибки, плесень, вибрионы и другие микроскопические существа!» – выкрикивали сторонники теории самопроизвольного зарождения, кричали эволюционисты, сомневающиеся ботаники и прочие нечестивцы из своих библиотек и мягких кресел. Они только выкрикивали, но ничего не доказывали на опыте.
Пастер торопливо постарался придумать способ ввести ненагретый воздух в кипяченый дрожжевой бульон, предохранив при этом бульон от попадания живых микроскопических существ. Он ужасно волновался и нервничал, но в то же время с веселым лицом встречал знатных сановников, профессоров и журналистов, которые буквально осаждали его лабораторию, чтобы посмотреть на творимые им чудеса. Начальство перевело его из крысиной мансарды в маленький флигель из четырех-пяти комнат у ворот педагогического училища. Вряд ли это помещение сочли бы подходящим для содержания морских свинок при солидном институте в наше время, но именно здесь Пастер начал свою замечательную работу, имевшую целью доказать всю вздорность идеи о том, что микробы могут зарождаться без родителей.
Хороший эксперимент зачастую включает в себя приключение. Итак, как было уже сказано, Пастер страшно метался и нервничал, его аппараты делались все более и более сложными, его опыты – все менее ясными и бесспорными. Вместо обычной, свойственной ему легкости опытов, убеждавших силою своей простой логики, он стал пускать в ход длиннейшие рассуждения и малоубедительные фокусы. Он был сбит с толку и прижат в угол.
В один прекрасный день к нему в лабораторию зашел старый профессор Балар. Балар начинал свою карьеру в качестве аптекаря, но это был в высшей степени оригинальный и талантливый аптекарь, поразивший ученый мир своим открытием элемента брома, причем это открытие было сделано не в хорошо оборудованной лаборатории, а за простым рецептурным столом в задней комнате аптекарской лавки. Это дало ему славу и кафедру профессора химии в Париже. Балар был человек негордый; он не горел желанием совершить все открытия в мире – ему самому было вполне достаточно открытия брома, – но любил разнюхивать, ходить и наблюдать, что делается в других лабораториях.
– Так вы говорите, что зашли в тупик и не видите способа соединить кипяченый бульон с воздухом так, чтобы туда не попадали живые существа? – весело сказал Балар смущенно смотревшему на него Пастеру. – Послушайте, мой друг, ведь ни вы, ни я не верим, что микробы могут самостоятельно зарождаться в дрожжевом бульоне; мы оба знаем, что они попадают или заползают туда вместе с воздушной пылью, не так ли?
– Да, конечно, но…
– Постойте минутку! – перебил Балар. – Почему вы не хотите попробовать такую штуку: налейте в колбу бульону, вскипятите его, потом отверстие колбы поставьте в таком положении, чтобы пыль туда никак не могла попасть, а воздух мог бы входить в каком угодно количестве.
– Но как же это сделать? – спросил Пастер.
– Очень просто, – ответил ему безвестный ныне Балар. – Возьмите колбу, налейте в нее бульон; затем расплавьте горлышко колбы на паяльной лампе и вытяните его в длинную, тонкую, спускающуюся книзу трубку. Придайте трубке такую форму, какую придает лебедь своей шее, когда хочет что-нибудь выловить из воды. Только нужно оставить отверстие трубки открытым, вот и все… Получится нечто в таком роде… – Балар быстро сделал набросок.
Пастер взглянул и моментально понял все дьявольское остроумие этого простого опыта.
– Значит, микробы не могут попасть в колбу, потому что пылинки, на которых они сидят, слабо передвигаются снизу вверх. Это восхитительно! Теперь я все понимаю!
– Вот именно, – улыбнулся Балар. – Попробуйте проделать эту штуку, и вы узнаете, сработает ли.
Затем он распрощался, чтобы продолжать свои плодотворные посещения чужих лабораторий.
У Пастера теперь были помощники и помывщики лабораторной посуды, и он отдал приказ спешно готовить колбы. Лаборатория загудела и зажужжала резким, прерывистым шумом паяльных ламп, и он горячо принялся за работу. Он брал колбы, наливал в них дрожжевого бульона, расплавлял их горлышки на огне, затем вытягивал и загибал их книзу, придавая им форму лебединых шей, свиных хвостиков, китайских кос и много других причудливых форм. Затем он кипятил находящийся в них бульон, это выгоняло из них воздух, но когда колбы охлаждались, в них входил новый, ненагретый, идеально чистый воздух.
Когда колбы были готовы, Пастер с комической важностью полез на четвереньках в узкую нору под лестницей и осторожно перенес их одну за другой в находившийся там термостат. Утром он пришел в лабораторию первым, и, если бы там оказался случайный зритель, он мог бы увидеть, как в мгновение ока зад ученого мелькнул и скрылся внизу, под лестницей. Словно гончая собака на зайца, он бросился на свой термостат с заключавшимися в нем колбами. Семья, любовь, завтрак и все прочие житейские мелочи в этот момент для него совершенно перестали существовать.
Через полчаса уже можно было видеть, как радостно сверкают его глаза из-под запотевших очков, и у него действительно было полное основание торжествовать, потому что все его причудливые длинногорлые колбы с дрожжевыми бульонами были идеально прозрачны, и в них не оказалось ни одного живого существа. На другой и на третий день в них не произошло никаких перемен. Не оставалось сомнений в том, что система Балара действует прекрасно и совершенно очевидно доказывает, что самопроизвольное зарождение – вздор и чепуха.
Когда Балар снова к нему зашел, Пастер поспешил рассказать ему о своих успехах.
