Кох и Гаффки собирались уже вернуться в Берлин, как вдруг к ним явился напуганный посланец с сообщением, что «доктор Тюиллье из французской комиссии скончался от холеры».
Кох и Пастер воевали друг с другом страстно и искренне. Но при данных обстоятельствах немцы тотчас же отправились к осиротевшему Ру, выразили ему соболезнование и предложили свою помощь. Кох вместе с другими нес на плечах к месту последнего успокоения тело Тюиллье, отважного Тюиллье, которого ничтожный, но вероломный холерный микроб сшиб с ног и убил, прежде чем ему удалось его выследить и поймать. Перед опусканием тела в могилу Кох возложил на гроб венок и сказал: «Этот венок скромен, но он из лавров, которыми украшают храбрых».
После похорон этого первого мученика охоты за микробами Кох спешно вернулся в Берлин, везя с собой несколько таинственных ящиков с окрашенными препаратами, а в этих препаратах заключался интересный микроб, напоминающий запятую. Кох подал рапорт министру здравоохранения, в котором писал: «Я нашел микроб, встречающийся при всех случаях холеры. Но я еще не доказал, что именно он – возбудитель болезни. Прошу командировать меня в Индию, где холера свирепствует беспрестанно, дабы я мог завершить там свои изыскания по сему вопросу».
Таким образом, Кох, рискуя подвергнуться участи Тюиллье, отправился из Берлина в Калькутту в веселом обществе пятидесяти белых мышей и ужасно страдая в пути от морской болезни. Я часто задумывался над вопросом, за кого принимали его спутники-пассажиры. Вероятнее всего, они считали его маленьким, ревностным миссионером или серьезным профессором, намеревающимся проникнуть в тайны древней индийской премудрости.
Кох нашел бациллу-запятую в сорока вскрытых им трупах и выделил ее из испражнений пациентов, страдавших этой роковой болезнью, но ни разу не находил ее ни у одного здорового индуса и ни у одного животного от мышонка до слона.
Вскоре он научился выращивать чистую культуру холерного вибриона на питательном желатине, и, заполучив его таким образом наконец в пробирку, легко смог изучить все его привычки и особенности. Он установил, что эти зловредные вибрионы быстро погибают при самом легком высушивании и что здоровые люди могут заражаться ими через грязное белье умерших. Он смог выудить этого микроба-запятую из зловонных водоемов, по берегам которых ютились жалкие хижины индусов – грустные лачужки, из которых вечно доносились стоны несчастных, умирающих от холеры.
Наконец Кох вернулся назад, в Германию, где был встречен как возвращающийся с победой генерал.
«Холера никогда не возникает беспричинно, – сказал он докторам, слушающим его лекцию. – Ни один здоровый человек не может заболеть вдруг холерой, если сам не проглотит микроб-запятую, и это единственный способ заражения – холера не может передаваться никаким другим способом. Микробы способны жить и размножаться только во внутренностях человека либо в чрезвычайно грязной воде, такой, как вода в Индии».
Именно благодаря этим смелым исследованиям Роберта Коха Европа и Америка больше не боятся опустошительных набегов этих крохотных, но свирепых восточных убийц, и их полное исчезновение с лица земли зависит лишь от оздоровления Индии и ближайших к ней стран…
8
Немецкий император собственноручно вручил Коху орден Короны со звездой, но деревенская шляпа по-прежнему продолжала красоваться на его упрямой голове, и когда почитатели пели ему дифирамбы, он скромно отвечал: «Работал я действительно много. Но если преуспел больше других, то потому только, что в своих исканиях я набрел на такую область, где золото лежит у самой дороги, и в этом мало моей личной заслуги».
Если охотники за микробами, видевшие в них первых врагов человечества, были весьма храбрыми людьми, то не было недостатка в беззаветном героизме и среди старых врачей и гигиенистов, полагавших, что вся эта модная выдумка о микробах – пустой вздор и болтовня. Предводителем этих скептиков, которых не могли убедить даже абсолютно точные опыты Коха, был старый профессор Петтенкофер из Мюнхена. Когда Кох вернулся из Индии со своими микробами-запятыми, виновными, по его мнению, в распространении холеры, Петтенкофер написал ему нечто в таком роде: «Пришлите мне ваших так называемых холерных вибрионов, и я покажу вам, насколько они безвредны».
Кох послал ему пробирку со смертоносной культурой холерных вибрионов, и Петтенкофер, к величайшей тревоге всех добрых охотников за микробами, разом проглотил все содержимое пробирки, в которой находилось достаточное количество зародышей, чтобы убить целый полк. Затем он разгладил свою великолепную бороду и сказал: «А теперь посмотрим, заболею я холерой или нет…»
По какой-то совершенно непостижимой случайности он холерой не заболел, и эта шутка, которую сумасшедший Петтенкофер сыграл с холерным вибрионом, до сих пор остается неразрешимой загадкой.
Но Петтенкофер, столь безрассудно проделавший этот самоубийственный эксперимент, оказался все же достаточно умен для того, чтобы связать результаты своего опыта с вопросом о предрасположении.
– Микробы никакой роли в холере не играют, – заявил старик. – Самое главное – личная предрасположенность.
– Не может быть холеры без холерных микробов, – ответил ему Кох.
– Но ведь я проглотил несколько миллионов ваших роковых бацилл, и меня даже не стошнило, – возражал ему Петтенкофер.
Как это – увы! – часто случается в ожесточенных научных спорах, обе стороны были правы и неправы. Вся практика последних сорока лет показала, что Кох был вполне прав, говоря, что человек не может заболеть холерой, не проглотив холерных вибрионов. Но за эти годы было также установлено, что опыт Петтенкофера с проглатыванием микробов указывает на какую-то странную тайну, скрытую покровом неизвестности, и даже современные охотники за микробами не смогли еще приподнять хотя бы край этого таинственного покрова. Убийственные микробы кишат повсюду вокруг нас и проникают в каждого, но убивают они только некоторых. И этот вопрос странной сопротивляемости к микробам некоторых людей остается такой же неразрешимой загадкой, какою он был в те шумные героические восьмидесятые годы, когда люди рисковали жизнью, чтобы доказать свою правоту; в то время как Петтенкофер, играя со смертью, остался жив, много других охотников за микробами, случайно подцепив смертоносных холерных микробов, погибли в ужасных мучениях.
Здесь мы подошли к концу славных дней Роберта Коха, к тому времени, когда деяния Луи Пастера снова задвинули на задний план и Коха, и всех прочих охотников за микробами. Оставим Коха в тот момент, когда его самолюбивые и благонамеренные сограждане, сами того не подозревая, готовили ему тяжелую жизненную трагедию, которая, к сожалению, отчасти омрачила даже блеск его славной охоты за убийственными микробами сибирской язвы, холеры и туберкулеза. Но все же, прежде чем рассказать о блистательном финале головокружительной карьеры Пастера, я позволю себе снять шляпу и преклонить голову перед Кохом – человеком, доказавшим на практике, что микробы – наши злейшие враги, человеком, превратившим охоту за микробами в одну из важнейших областей знания, перед этим славным, но полузабытым бойцом минувшего века, богатого на блестящие научные открытия.
