С пяти коек из десяти постояльцы попадали в морг.
Внизу, в морге, усердно трудился Фредерик Лёффлер, кипятя ножи и извлекая раскаленной платиновой проволокой сероватую вязкую массу из притихших глоток маленьких созданий, которых доктора не сумели спасти от смерти. Он собирал эту массу в узенькие пробирки, закрытые комочками ваты, и, помещая ее затем в растворы красок, находил под микроскопом причудливых бацилл, имевших форму индейской палицы и испещренных ярко-синими точками. Почти в каждой глотке можно было найти этих странных пятнистых бацилл; он не преминул показать их своему учителю Коху.
Почти нет сомнений, что Кох руководил Лёффлером в его исследованиях.
«Не нужно делать поспешных выводов, – наверняка говорил ему Кох. – Сначала нужно вырастить культуру микробов в чистом виде, затем впрыснуть ее животным, и если эти животные заболеют болезнью, совершенно сходной с человеческой дифтерией, тогда только…»
Разве мог Лёффлер совершить ошибку, работая под руководством этого чудовищно педантичного и при этом внимательного и заботливого маленького царя охотников за микробами, наблюдавшего за ним из-под неизменных очков в золотой оправе?
Одного погибшего ребенка за другим Лёффлер подвергал тщательному исследованию; он заглядывал во все части бедного маленького тельца; он окрашивал сотни и тысячи срезов из каждого органа; он старался – и ему это быстро удалось – вырастить чистую культуру этих странных дольчатых бацилл, имевших форму индейской палицы. Но сколько ни искал, абсолютно нигде, ни в одной части тела не находил этих микробов, кроме как в пленчатом налете в горле.
«Как могут эти микробы, растущие только в глотке и больше нигде, такое небольшое количество микробов, остающихся на одном месте, так быстро убивать ребенка? – задавался он вопросом. – Впрочем, нужно точно следовать указаниям Коха».
И он добросовестно продолжал пробовать вводить чистую культуру в дыхательное горло кроликов и под кожу морских свинок. Эти животные быстро погибали – в какие-нибудь два-три дня, как и дети, а иногда еще быстрее, – но микробов, которых Лёффлер вводил в них целыми миллионами, можно было найти только на месте впрыскивания. А иной раз их даже и там не оказывалось, или в лучшем случае там было лишь очень мало ослабленных экземпляров, которые, казалось, не могли причинить вреда и блохе.
Как же такая ничтожная доза бацилл, остающаяся на одном месте, может сразить животное, в миллионы раз превышающее их своими размерами?
Лёффлер был чрезвычайно точным и добросовестным исследователем, но абсолютно лишенным дара воображения, способного внести оживление или хотя бы украсить его формалистскую точность. Он сел и написал ученый труд, в высшей степени скромный, сдержанный, не возбуждающий никаких надежд. Это была простая, бессистемная сводка всех «за» и «против» по вопросу о том, действительно ли данная бацилла – возбудитель дифтерии. Он не делал окончательных выводов, чтобы оставаться честным, и поместил в самом конце факты, говорившие против.
«Возможно, этот микроб и является возбудителем. Но у некоторых детей, погибших от дифтерии, я совсем не находил этих микробов. Ни одно из зараженных мною животных не дало той картины паралича, какая обычно бывает у детей. Но больше всего сомнений порождает тот факт, что мне иногда удавалось находить эту бациллу в горле детей, никогда не проявлявших никаких признаков дифтерии».
Так он свел на нет всю ценность своего точного и прекрасного исследования. Но в самом конце этого безнадежного трактата он дал Ру и Берингу – людям, обладавшим более сильным воображением, – ключ для дальнейших работ в этой области. Чудак был этот Лёффлер! Признавая себя не способным сделать последний шаг в этом вопросе, он предсказывал то, что пришлось за него сделать другим:
«Эта бацилла всегда остается на одном и том же месте в омертвелых тканях в горле ребенка; она таится в одной какой-нибудь точке под кожей морской свинки; она никогда не размножается в организме мириадами, но при этом все же убивает. Как такое может быть?
Должно быть, она вырабатывает токсин – сильный яд, который, распространяясь по организму, поражает важнейшие жизненные центры. Несомненно, этот токсин можно каким-то способом обнаружить в теле погибшего ребенка, в трупе морской свинки и в бульоне, где эта бацилла так хорошо размножается. Человек, которому удастся найти этот яд, сможет доказать то, что мне не удалось продемонстрировать».
Эта мысль Лёффлера глубоко запала в голову Ру.
2
Справедливость слов Лёффлера подтвердилась четыре года спустя – в эксперименте, казавшемся совершенно глупым, но который был, конечно, самым фантастическим, хотя можно было подумать, что его результат – всего лишь утопление морской свинки в бульоне. В то время в Париже охота за микробами была в самом разгаре! Пастер, в состоянии частичного коллапса после своей нелегкой победы над бешенством, присматривал за постройкой института на рю Дюто. Неистовый полушарлатан Мечников прибыл из Одессы проповедовать свою фантастическую теорию о фагоцитах, пожирающих злокачественных микробов. Пастеровцы укладывали в чемоданы свои микроскопы и спешили в Индокитай и Австралию открывать чудесных микробов несуществующих болезней. Тысячи женщин в страстной надежде забрасывали Пастера письмами с мольбами спасти их детей от дюжин вызывающих ужас заболеваний.
«Если вы захотите, – писала одна из них, – то непременно найдете средство от ужасной болезни, называемой дифтерией. Наши дети, которым мы рассказываем о вас как о величайшем благодетеле человечества, были бы навеки вам обязаны».
Но если Пастер уже сложил свое оружие, то его ученик Ру с помощью бесстрашного Йерсена решил безотлагательно заняться поисками способа, как искоренить дифтерию. И это было не просто наукой – это был настоящий крестовый поход! Я не хочу этим, конечно, сказать, что Эмиль Ру начал свои исследования исключительно под влиянием вышеприведенного письма матери, но несомненно, что он работал не столько для того, чтобы знать, сколько для того, чтобы спасать, ибо все сотрудники института на рю Дюто, начиная от старого парализованного учителя до последнего лабораторного служителя, были прежде всего гуманистами. Но несмотря на это Ру сделал изумительное открытие.
Ру и Йерсен отправились в детскую больницу: дифтерия в это время как раз отчаянно свирепствовала в Париже, и здесь они натолкнулись на ту же самую бациллу, которую до них открыл Лёффлер. Они вырастили на бульоне чистую культуру этого микроба и в первую очередь сделали то, что принято обычно делать вначале: заразили этим бульоном целый зверинец несчастных птиц и четвероногих, которые погибли даже без утешительного сознания, что они – мученики науки. На первом же этапе исследователи обнаружили важный факт, который не смог установить Лёффлер. Дифтерийный бульон вызывал паралич у кроликов!
«На кроликов бацилла действует точно так же, как на детей, – подумал Ру, полный фанатической веры в успех своего предприятия, – она, несомненно, истинная причина дифтерии. Теперь мне удастся, конечно, найти этих микробов в трупе погибшего кролика».
