Двадцать с лишним лет Мечников жил, строго следуя предписаниям своей новой теории. Он не употреблял алкогольных напитков и не курил; никогда не позволял себе никаких излишеств, часто показывал себя лучшим докторам того времени. Хлеб ему всегда приносили в особых стерилизованных бумажных пакетах, предохранявших его от загрязнения «дикими» бактериями. За эти годы он выпил невероятное количество кислого молока и проглотил сотни миллиардов благодетельных болгарских палочек.
Умер он на семьдесят первом году жизни.
8. Теобальд Смит
Клещи и техасская лихорадка
1
Теобальд Смит заставил искателей всего мира круто повернуть в сторону и двинуться по новому пути. Он был родоначальником американских охотников за микробами и довольно долго оставался их капитаном. Поддавшись мудрым советам простых фермеров, он заглянул в необследованный угол и наткнулся на поразительные вещи. В этой главе рассказывается о том, что именно обнаружил Смит и что нашли смелые пионеры, пришедшие вслед за ним.
«Во власти человека искоренить все заразные болезни на всем земном шаре!» – так обещал Пастер, разбитый параличом, но сияющий славой победы над болезнями тутовых шелкопрядов. Своим пылким энтузиазмом он внушал людям уверенность, что они избавятся от всех болезней самое позднее через год или два. Люди стали ждать и надеяться… Они ликовали, когда Пастер изобрел свои вакцины; чудесная штука были эти вакцины, но их никак нельзя было назвать «искоренителями микробов». Затем явился Кох, поразивший человечество гениальным открытием туберкулезной бациллы, и, хотя Кох был скуп на обещания, люди помнили пророчество Пастера и ждали исчезновения чахотки. Несколько лет Ру и Беринг вели кровопролитную войну против микроба дифтерии, – и матери убаюкивали детей радостными надеждами… Кое-кто ехидно посмеивался, но не мог все же отделаться от затаенной надежды, что могущественный (хотя и увлекающийся) Мечников научит своих фагоцитов сожрать всех микробов на свете… Болезни как будто слегка ослабели, но не похоже было на то, чтобы они спешили исчезнуть, и людям приходилось запасаться терпением…
И вот в начале последнего десятилетия девятнадцатого века явился молодой человек, Теобальд Смит, и смог объяснить, почему северные коровы, попадая на юг, заболевают и гибнут от техасской лихорадки и почему южные коровы, попадая на север и сами оставаясь здоровыми, несут с собою таинственную гибель северным коровам.
В 1893 году Теобальд Смит опубликовал свой ясный и четкий доклад, снимающий покров тайны с этой загадки. Доклад не вызвал, конечно, никакого всенародного ликования, и его теперь нельзя даже найти, но этот труд подсказал идею славному следопыту Дэвиду Брюсу. Брюс направил на верный путь Патрика Мэнсона; тот зажег мысль в голове замечательного, но склонного к обидам итальянца Грасси. Этот доклад дал уверенность в опасном предприятии американцу Уолтеру Риду с его командой офицеров и солдат, наотрез отказавшихся от дополнительной платы за выполнение обязанностей мучеников науки.
Кто такой был Теобальд Смит (который и американцам-то не очень известен) и как могли его открытия о болезнях скота вызвать столько волнующих событий? Каким образом рассуждения простых фермеров (правильность которых установил Смит) могли указать охотникам за микробами путь к осуществлению поэтических предсказаний Пастера?
2
В 1884 году, когда Теобальду Смиту исполнилось двадцать пять лет, он был уже бакалавром философии Корнельского университета и получил степень доктора в медицинском колледже в Олбани. Но его мало привлекала мысль посвятить свою жизнь распознаванию болезней без умения их вылечить, проявлению участия там, где нужна реальная помощь, безнадежным попыткам лечить умирающих и т. д., – короче говоря, медицина представлялась ему делом туманным и лишенным логики. Он горел желанием проникнуть в таинственную область неизвестного, овладеть какой-нибудь маленькой крепкой истиной, которую можно освоить без нарушения мозгового пищеварения. Одним словом, отказавшись от практической деятельности врача, он хотел «творить науку»! И особенно пылким его желанием было – как и большинства искателей в те горячие дни – заняться вопросом о микробах. Когда он был еще в Корнельском университете, то с увлечением исполнял псалмы и Бетховена на органе, с большой усидчивостью занимался математикой, физикой и немецким языком, но больше всего его привлекали занятия с микроскопом. Возможно, тогда он и увидел своего первого микроба…
Но, попав в медицинский колледж в Олбани, он не заметил среди преподавательского состава особенного ожесточения против злокозненных бацилл; зародыши не сделались еще излюбленной мишенью для спасительного врачебного обстрела; там даже не было отдельного курса бактериологии, как, впрочем, нигде в медицинских школах Америки. Но он хотел творить науку! И, отказавшись от веселых попоек и научного бесстыдства рядового студента-медика, Теобальд Смит наслаждался в тиши уединения микроскопическим исследованием внутренностей кошек. В своей первой напечатанной работе он изложил несколько очень тонких соображений по поводу особого анатомического строения кошачьих желудков, – это было началом его научной деятельности.
Получив диплом, он мечтал продолжить исследовательскую работу, но сначала нужно было подумать о заработке. Как раз в это время молодые американские доктора спешили отправиться в Европу, чтобы посмотреть через плечо Роберта Коха и поучиться у него искусству окрашивать бациллы, правильно их выращивать, впрыскивать под кожу животным и… говорить о них с видом знатоков. Теобальду Смиту тоже хотелось поехать, но нужно было искать службу. И в то время как молодые обеспеченные американцы спешили приобщиться к тайнам новой волнующей науки (чтобы впоследствии рассказывать, как они замечательно работали в одной комнате с великими немцами!) и готовились вернуться оттуда важными профессорами, Теобальд Смит нашел себе наконец занятие. Скромное это было занятие и, пожалуй, не совсем даже приличное для человека науки. Он поступил сотрудником в одно небольшое, незаметное, плохо обеспеченное, в общем, довольно жалкое учреждение, носившее название «Вашингтонское бюро скотопромышленности».
Включая Смита, бюро состояло из четырех сотрудников. Во главе стоял симпатичный человек по фамилии Сэлмон. Он искренне интересовался вопросом о том, какой вред могут приносить микробы коровам, и с увлечением рассуждал о важной роли бацилл в свиноводстве, но не имел абсолютно никакого понятия о том, как ловить микробов, наносивших вред этим ценным животным.
Был там еще некто мистер Килборн, имевший степень бакалавра по агрономии и числящийся кем-то вроде ветеринарного врача (в настоящее время он торгует медным и железным товаром в Нью-Йорке). И последним украшением этого бюро был древний и страшного вида чернокожий старик Александр, который вечно сидел где-нибудь в торжественной позе и лишь после основательного понукания нехотя принимался мыть грязные колбы и убирать клетки морских свинок.
В маленькой комнатушке под самой крышей правительственного здания, в которую солнечный свет падал только из слухового окна, Смит начал погоню за микробами. Тут уж он чувствовал себя в родной стихии! Он с такой ловкостью взялся за дело, как будто родился со шприцем в руке и платиновой проволокой во рту. Несмотря на узкое университетское образование, он хорошо владел немецким языком и в долгие ночные часы упивался рассказами о славных деяниях Роберта Коха. Как молодой селезень, рвущийся к воде, он стал подражать Коху в его тонком умении обращаться со страшными бациллами и оригинальными спириллами, носившимися под линзой маленькими живыми пробочниками… «Всем своим достижениям я обязан Роберту Коху», – говаривал он часто, думая о далеком гении с тем же чувством, с каким провинциальный энтузиаст бейсбола думает о Бейбе Руте.
