— Мы подошли к барьеру, который софоны воздвигли на пути нашей науки, — пояснил председатель.
— Тогда мы ничего не сможем сделать в ближайшие двадцать лет, — сказал Хайнс.
— Двадцать лет — это самый оптимистический прогноз. Вы ученый, вы должны знать, как трудно работать на переднем крае науки.
— Тогда мне остается только лечь в гибернацию и дожидаться появления достаточно производительных компьютеров, — сказал Рей Диас.
— Я тоже решил лечь в гибернацию, — присоединился к нему Хайнс.
— Раз так, тогда я попрошу вас передать привет моему преемнику через двадцать лет, — улыбнулся председатель.
В зале заседаний поднялось настроение. Присутствующие облегченно вздохнули, услышав, что двое Отвернувшихся заснут на много лет. Появление первого Разрушителя и самоубийство Отвернувшегося стали тяжелым ударом по всему проекту. В особенности поступок Тайлера показался всем вопиющей глупостью. Если бы он остался в живых, то никто точно не знал бы, в чем именно заключался его план. Он вырвался из заколдованного круга ценой своей жизни. Его смерть подтвердила подлинность столь ужасного сценария, и в международном сообществе понемногу начал подниматься ропот против проекта «Отвернувшиеся». Общественное мнение требовало бо́льших ограничений на власть Отвернувшихся. Но по самой природе проекта чрезмерные ограничения их власти затруднили бы стратегический обман, и тогда проект потерял бы смысл. Проекту «Отвернувшиеся» сопутствовала такая властная структура, с которой человечество до сих пор не встречалось. Всем требовалось время, чтобы приспособиться, и гибернация двоих Отвернувшихся давала это время.
Через несколько дней Рей Диас и Хайнс прибыли на секретную подземную базу и легли в гибернацию.
* * *
Ло Цзи приснился зловещий сон. Он увидел себя бродящим по залам Лувра. Он никогда раньше не видел этого сна; годы блаженства не вызывали у него потребности вспоминать радости прошедших дней. Во сне Ло Цзи чувствовал такое одиночество, какого не ощущал последние пять лет. Каждый его шаг отдавался гулким эхом в залах дворца, и каждый отзвук, казалось, уносил с собой частичку его «я». Наконец он остановился, не рискуя сделать еще один шаг. Перед ним была Мона Лиза. Она больше не улыбалась; она смотрела на него с сочувствием. Когда его шаги затихли, плеск фонтанов во дворе проник внутрь и постепенно становился все громче и громче. Тогда Ло Цзи проснулся и понял, что шум воды доносится из реального мира. Шел дождь.
Ло Цзи протянул руку, чтобы коснуться своей возлюбленной, и обнаружил, что сон был вещим.
Он не нашел Чжуан Янь рядом с собой.
Он вскочил с постели и побежал в детскую. В комнате неярко светила лампа, но Сяся там не было. На ее аккуратно заправленной кроватке лежала одна из картин Чжуан Янь, их любимая. Она была почти пустой и издали выглядела как чистый лист бумаги. Вблизи можно было рассмотреть тонкие камыши в левом нижнем углу, а в правом верхнем — очертания улетающего гуся. В центре картины виднелись две крохотные человеческие фигурки. Но теперь к картине был добавлен текст:
«Моя любовь, мы ждем тебя на пороге Судного дня».
Рано или поздно это должно было произойти. Разве может такая великолепная, волшебная жизнь продолжаться бесконечно? «Это должно было случиться, так что не паникуй. Твоя психика к этому готова», — твердил себе Ло Цзи. И все же у него закружилась голова. Он взял картину и побрел в гостиную. Ноги его подкашивались, и ему казалось, будто он не идет, а плывет над полом.
Пустая гостиная, погруженная в полумрак, освещаемый лишь мерцающими пепельно-красными углями в камине, казалась призрачной, зыбкой, плыла, словно тающий лед. За окном не прекращался дождь. Под этот же шелестящий звук Она вышла из его мечты в реальность пять лет назад. А теперь вернулась в мечту, забрав с собой их дочь.
Ло Цзи схватился за телефон, чтобы позвонить Кенту, но тут вдруг услышал тихие шаги снаружи. Это были шаги женщины, но не Чжуан Янь. Он бросил трубку и выскочил за дверь.
Ло Цзи сразу же узнал тонкую фигуру, стоявшую на крыльце под дождем, хотя различал лишь нечеткий силуэт.
— Здравствуйте, доктор Ло, — обратилась к нему Генеральный секретарь Сэй.
— Здравствуйте… Где мои жена и дочь?
— Они ждут вас у порога Судного дня, — ответила она, цитируя слова на картине.
— Почему?
— Так решил СОП, чтобы вы могли работать и исполнять свои обязанности Отвернувшегося. Им не причинят вреда; дети переносят гибернацию легче, чем взрослые.
— Вы их похитили! Это преступление!
— Мы никого не похищали.
Сердце Ло Цзи упало, когда он осознал скрытый смысл ответа Сэй. Но, не желая примириться с реальностью, он постарался вытеснить эти мысли из головы.
— Я же сказал, что их присутствие здесь — часть плана!
— СОП провел тщательное расследование и установил, что они не являются частью плана. Тогда Совет принял меры к тому, чтобы вернуть вас к работе.
— Даже если это не похищение, вы забрали моего ребенка без моего согласия. Это незаконно! — Потом он понял, кого подразумевал под словом «вы»; его сердце снова затрепетало. Он бессильно прислонился к колонне позади.
— Мы действовали в рамках допустимого. Не забывайте, доктор Ло, что и этот дом, и все прочие ресурсы, которые вам предоставлены, не подпадают под имеющееся законодательство. Закон оправдывает действия ООН во время кризиса.
— Вы по-прежнему работаете на ООН?
— Да.
— Вас переизбрали?
— Да.
Он хотел сменить тему разговора, чтобы не думать о происшедшем, но не смог. «Что я буду делать без них? Что я буду делать без них?» — вопрошал он снова и снова. Наконец он произнес эти слова вслух и сполз по колонне на пол. Ему казалось, что все вокруг рушится и плавится, превращаясь в магму, — но на этот раз магма стекала прямо в его объятое огнем сердце.
— Они по-прежнему здесь, доктор Ло. Ждут вас в полной безопасности в будущем. Вы всегда трезво смотрели на вещи. Теперь вам нужно смотреть еще более трезво. Если не ради всего человечества, то хотя бы ради вашей семьи. — Сэй взирала сверху вниз на Ло Цзи, балансирующего на грани истерики.
Порыв ветра залил крыльцо дождем. Его освежающая прохлада и слова Сэй немного остудили пламя, бушующее в сердце Ло Цзи.
— Вы с самого начала собирались так поступить, правда?
— Да. Но мы решились на этот шаг только тогда, когда у нас не осталось выбора.
— Значит, она… Когда она приехала, она действительно была просто девушкой, занимающейся традиционной живописью?
— Да.
— Из Центральной академии изящных искусств?
— Да.
— Тогда была ли она…
— Она была всем тем, что вы видели. Все, что вы о ней знали, все, что делало ее ею — ее прошлое, ее семья, ее личность и ее разум, — было правдой.
