— Конечно же нет! — заверил его Хайнс, делая шаг вперед. Он решил поскорее расставить все по местам. — Вы должны знать, что ООН разрешила «запечатывать разум» только одним-единственным утверждением.
Он достал большой, богато отделанный красный альбом, раскрыл и предъявил У Юэ. На черном бархате золотой краской были напечатаны слова с монумента у входа в Центр.
— Это Книга веры. — Хайнс вынул еще несколько альбомов разного цвета. — Это та же самая книга, только в переводе на множество языков. Мистер У, над нашей технологией установлен пристальный надзор. Из соображений надежности и безопасности слова веры не высвечиваются перед добровольцем на экране. Он их зачитывает по этой старомодной книге. Поскольку вся процедура построена на принципе добровольности, каждый кандидат лично раскрывает Книгу веры, а потом сам нажимает кнопку «Пуск» на машине. Прежде чем приступить к запечатыванию разума, компьютер потребует троекратного подтверждения. Перед каждой процедурой Книгу веры осматривает комиссия из десяти человек, назначаемая из членов Комитета ООН по правам человека и стран — постоянных членов СОП. Эта комиссия также присутствует при каждом запуске аппаратуры. Так что, сэр, мы не можем вам помочь. Даже не думайте — религиозную веру вы здесь не обретете. Замена одного-единственного слова в Книге веры будет преступлением.
У Юэ покивал головой.
— Тогда мне очень жаль, что я вас побеспокоил.
Похоже, гость ожидал такого исхода. Он развернулся и направился к выходу. Со спины он выглядел пожилым и неприкаянным.
— Ему будет трудно всю оставшуюся жизнь, — негромко, участливо сказала Кейко Ямасуки.
— Сэр! — окликнул посетителя Хайнс, останавливая его снаружи, за дверями Центра. Лучи заходящего солнца языками пламени горели на монументе Веры и в стеклах здания ООН поодаль. Он прищурил глаза, защищая их от этого пламени, и сказал У Юэ: — Вы, наверное, не поверите, но я чуть было не совершил прямо противоположное.
На лице посетителя выразилось удивление. Хайнс обернулся, убедился, что Кейко не последовала за ним, достал из кармана сложенную бумагу и развернул ее перед собеседником.
— Я хотел запечатать в своем мозгу вот это. Я, конечно, сомневался и в конце концов так и не решился.
На листе бумаги крупными буквами было напечатано:
«Бог мертв».
— Почему? — спросил У Юэ, поднимая взгляд на Хайнса.
— А разве не ясно? Разве Бог не мертв? Наплевать на все его планы. Наплевать, чего он от нас хочет.
У Юэ некоторое время молча смотрел на Хайнса, затем повернулся и зашагал вниз по ступеням.
Когда У Юэ вошел в отбрасываемую монументом Веры тень, Хайнс снова окликнул его:
— Сэр, как бы я хотел скрыть мое презрение к вам! Но у меня не получается.
На следующий день начали наконец появляться те люди, которых Хайнс и Кейко дожидались все это время. Ярким солнечным утром в здание Центра вошли четыре человека — трое европейской наружности и одна женщина-азиатка. Молодые, высокие и стройные, ровно шагающие, они выглядели уверенными в себе. Однако Хайнс и Кейко заметили нечто знакомое в их взгляде — ту же меланхолию, то же замешательство, какое накануне видели в глазах У Юэ.
Они аккуратно разложили свои документы на столе. Главный среди них торжественно заявил:
— Мы офицеры космических войск, и мы пришли, чтобы уверовать в победу.
Наложение печати на разум не занимало много времени. Книги веры раздали десяти членам комиссии. После тщательной проверки содержания книг вся комиссия расписалась на официальном сертификате. Затем под их наблюдением первому офицеру дали одну из Книг веры, и он занял место в кресле нейронного сканера. Перед креслом находился небольшой пюпитр, на который он поставил книгу. Справа располагалась красная кнопка. Доброволец раскрыл книгу, и из динамиков прозвучал вопрос:
— Уверены ли вы, что хотите поверить в это утверждение? Если да, то нажмите кнопку. Если нет, то покиньте помещение.
Вопрос прозвучал трижды; каждый раз кнопка сияла красным. Голову добровольца медленно охватил специальный шлем; он был необходим для точной наводки луча сканера. После этого голос из динамиков сообщил:
— Аппаратура готова к запечатыванию. Прочтите про себя символ веры и нажмите кнопку.
Доброволец нажал кнопку, и она засветилась зеленым. Через полминуты она погасла. Голос сообщил:
— Печать наложена. — Шлем раскрылся, освобождая голову. Человек встал с кресла и вышел.
Когда все четыре офицера прошли процедуру и вернулись в вестибюль, Кейко окинула их внимательным взглядом и отметила, что их настроение явственно улучшилось. Из глаз исчезли меланхолия и замешательство; теперь все четверо были невозмутимо спокойны.
— Как вы себя чувствуете? — улыбаясь, спросила она.
— Превосходно, — ответил один из офицеров, улыбаясь в ответ. — Как и должно быть.
Когда они уже уходили, женщина-азиатка обернулась и добавила:
— Доктор, я и вправду чувствую себя великолепно. Спасибо!
Теперь будущее определилось — по крайней мере, в умах этих четырех молодых людей.
С этого дня военнослужащие космических сил пошли за верой сплошным потоком. Сначала поодиночке, потом целыми группами. Поначалу они приходили в гражданской одежде, но затем большинство стало являться в военной форме. Когда приходили группами больше пяти человек, комиссия наблюдателей удостоверялась, что никого не привели против его воли.
Спустя неделю больше ста военнослужащих, в звании от рядового до полковника, прошли процедуру запечатывания разума и поверили в победу. Для офицеров более высокого ранга процедура была запрещена.
Тем же вечером у залитого лунным светом монумента Веры Хайнс сказал Кейко:
— Дорогая, нам пора.
— В будущее?
— Да, в будущее. Как нейрофизиологи мы ничем не лучше других. Мы уже достигли всего, чего добивались. Мы подтолкнули колесо истории. Теперь давай отправимся в будущее и посмотрим, что из этого получится.
— Как далеко в будущее?
— Очень далеко, Кейко. Очень далеко. До того самого дня, когда трисолярианские зонды войдут в Солнечную систему.
— Прежде чем мы ляжем в гибернацию, давай немного поживем в нашем доме в Токио. Ведь мы навсегда покинем это время.
— Конечно, дорогая. Я тоже по нему соскучился.
* * *
Через шесть месяцев Кейко Ямасуки лежала в саркофаге гибернатора. Температура ее тела медленно понижалась, и холод уже начал успокаивать бушующие в голове мысли. В темноте и уединении ход ее сосредоточенных дум обрел четкую рельефность — точно так же, как десять лет назад сфокусировался разум Ло Цзи, когда он провалился в ледяную воду. Внезапно ее туманные мысли стали необычайно ясными — как морозное небо посреди студеной зимы.
