– Великолепно, – произнес Гил.
Мэтти почувствовала, что краснеет. Ей подумалось, что это слово, возможно, касается не только дома и красивого пригорода, по которому они сейчас ехали.
Спустя десять минут Рэни и Гил стояли у входной двери, а Мэтти звонила в бронзовый колокольчик.
– Ты готова? – спросила она у Рэни.
– Ожидаю этого уже долгие годы, детка.
Большая черная дверь слегка приоткрылась и резко замерла, когда медная цепочка натянулась до предела.
– Что вам надо?
Мэтти не видела лица говорящей, но ее тон заставил женщину нервничать. Неужели они ошиблись домом?
– Здравствуйте. Мы приехали в гости к Чаку… Джонни Пауэллу. Томми Малинс звонил ему пару дней назад. Меня зовут Матильда Белл, а это Рэни Сильвер…
Цепочку поспешно отцепили, и дверь резко распахнулась. В дверном проеме появилась женщина лет пятидесяти. Было видно, что она плакала.
– Вы приехали, – произнесла незнакомка.
Ее покрасневшие голубые глаза расширились. В них читалось непонимание.
– Кто это? – донесся голос из дома.
Женщина у двери приоткрыла рот, чтобы ответить, но потом прижала к нему бледную руку. У нее из-за спины появилось другое лицо, круглее и моложе, но со следами того же удрученного выражения.
Мэтти отступила на шаг, испугавшись, что не только ошиблась домом, но и вмешалась в чужое несчастье.
– А-а-а… извините… – произнесла она, лихорадочно думая, как бы побыстрее слинять вместе со своими спутниками от дверей дома этих бедняжек.
Более молодая женщина тихо двинулась к ним.
– Нет, мисс Белл… миссис Сильвер… Извините, но, боюсь, его уже с нами нет. Вам лучше войти…
Глава 26
Джорджия Гиббс
«Семь дней одиночества»
Джек говорил, что это чудо, что все пятеро членов «Серебряной пятерки» дожили до своего восьмидесятого дня рождения. Его слова вспомнились ей сейчас, когда Мэтти сидела с остальными, ошеломленная новостью. В случае с Чаком они опоздали на полтора дня.
Если бы мы только придерживались расписания… Если бы только на уговаривание Рэни и Джуны не ушло столько времени… Если бы не пробки на дорогах…
Это на ней лежала ответственность за то, чтобы не отставать, следуя расписанию, и ее долг – привезти Рэни на встречу с каждым членом «Серебряной пятерки» вовремя. Как она может не чувствовать своей вины в том, что Рэни не удалось извиниться перед другом, которого она любила и которого ей так не хватало столько лет?
Мэтти ощущала странную пустоту, сидя в доме, где еще два дня назад жил Чак. Казалось, дух покойного еще не оставил этих стен, витает в этих комнатах с высокими потолками, заваривает себе чай в большой кремово-зеленой кухне с выложенным сланцевой плиткой полом, сидит за роялем в комнате, в которой теперь все собрались, храня гробовое молчание.
Мэтти не довелось испытать этого, когда умер дедушка Джо. Она не сидела вместе с другими членами семьи на ферме Беллов в те первые часы после того, как он умер. Новость ей сообщила Джоанна, а потом Мэтти бросилась искать утешения в объятиях Ашера. К тому времени, как ей стало известно о неверности жениха, семья уже вовсю готовилась к похоронам и продаже дома.
Чувство утраты было столь же осязаемо, как парчовая ткань диванов, на которых они сидели в неловком молчании. Мэтти эта смерть задела настолько сильно, словно она вновь переживала утрату своего дедушки. Гил выглядел очень подавленным. Мужчина уставился на красный марокканский ковер, расстеленный у него под ногами. Мэтти ощущала, как ее сердце замирает всякий раз, когда она взглядом встречается с одним из членов семьи Чака и ей приходится в ответ грустно улыбаться. Она ненавидела такие вот сочувственные улыбки, которые видела на лицах членов семьи и друзей, когда последние узнавали о ее утрате. Все эти улыбки казались неискренними и полными жалости к ней, пусть даже у людей имелись на этот счет иные намерения.
Сидевшая посередине Рэни выглядела бледной и необычно молчаливой. Теперь она снова казалась маленькой, потерянной пожилой леди, беззащитной и утратившей ориентиры в мире, который не способна понять.
– Так все неожиданно, – рассказывала Шина, дочь Чака. – Мы поехали в приемное отделение скорой помощи. Папа жаловался на боли в животе. Честно говоря, я думала, что там ему дадут слабительное, может, оставят на ночь у себя, а потом отправят домой. Папа всегда отличался крепким здоровьем… всегда…
Молоденькая симпатичная девушка, которой, на взгляд Мэтти, было лет шестнадцать, вскочила со своего места за роялем и поспешила через всю комнату обнять маму. Комната снова погрузилась в удушающую тишину.
Мэтти взглянула на Гила, ища поддержки. Мужчина кашлянул.
– А рояль… его?
Внучка Чака грустно улыбнулась, из-за чего Мэтти стало на душе еще горше. Она узнала затравленный взгляд этих глаз. У нее самой когда-то был такой же. Она видела его, когда смотрела в зеркало.
– Он играл каждый день, иногда по нескольку часов…
Рояль Чака заметно выделялся в этой комнате. Присутствие инструмента подчеркивали вазы с белоснежными лилиями, аккуратно расставленные на паркетном полу вокруг него. Рядом в простых стеклянных подсвечниках горели небольшие чайные свечи. Рояль стал усыпальницей. Мэтти спросила себя, будет ли кто-нибудь еще играть на нем. Что делать с роялем, если его владелец умер? Если его отсюда забрать, исчезнет ли вместе с ним сердце комнаты, в котором рояль простоял столько времени? Инструмент был очень красивым. Всякий мог оценить искусство мастера по полированному ореховому дереву. Создавалась иллюзия, что его вырезали из цельного куска янтаря. Инструмент был частично задрапирован бархатной тканью бутылочно-зеленого цвета. Внизу виднелись сверкающие на солнце бронзовые колесики и педали. Инструмент был старым, но о нем хорошо заботились. Мэтти перехватила взгляды дочерей и внучки Чака. Казалось, они подспудно надеялись, что Чак внезапно появится на вращающемся табурете перед роялем и начнет играть.
– В шесть утра, – произнесла Элеонора, младшая дочь покойного.
В голосе звучало эхо рыданий. Эту сладковатую горечь Мэтти недавно испытывала и сама.
– Самый дорогой будильник на всю округу. Папа любил вставать рано и всех будить. Обычно он играл Фэтса Домино или Нила Седаку
[103], но в те дни, когда его донимали боли, исполнял «Ноктюрны» Шопена или «Лунный свет» Дебюсси… – Она покачала головой. – Теперь утро у нас такое тихое…
– Он играл наши песни?
Все обернулись на голос Рэни, которая вопросительно смотрела на старшую дочь Чака.
