По алфавиту мне надлежало читать где-то в середине мероприятия.
Когда пришла моя минута, я занял место перед жюри и объявил, как полагается, свой номер:
– Владимир Маяковский. «Ленин с нами».
После чего набрал воздуха в грудь и закричал:
– Купался!!!
Потом сделал необходимую паузу, чтобы воображаемая публика как бы на городской площади услышала мое «купался» в самых последних рядах, и выкрикнул имя того, кто собственно купался:
– Керенский!!!
И теперь уже – где купался (это была третья ступенька лесенки):
– В своей победе!!!
– Задав!!!
– Революции!!!
– Адвокатский тон!!!
Поглощенность образом поэта-трибуна не помешала мне заметить некоторую странность в поведении членов жюри – я уловил какое-то среди них шевеление.
– Но вот!!! – продолжал я, форсируя голос.
– Пошло по заводу!!! – продолжал я, стараясь призвать членов жюри к вниманию, тогда как шевеление среди них лишь увеличивалось.
– Едет!!!
– Едет!!! – кричал я.
– Кто едет?!!!
– Он!!!!!
Странно, но они слушали меня невнимательно, словно они вспомнили о своих каких-то делах (всех внимательно, а меня – нет). Библиотекарь отвернулась к стене, будто разглядывание Ленина с детьми ее более увлекало, чем то, что я про Ленина сейчас читаю. Иные и вовсе полезли под столы поднимать внезапно упавшие карандаши и другие предметы. Один из суровых мужчин внезапно решил полить цветы на подоконнике – он поспешно поднялся из-за стола и как-то бочком, отвернувшись от меня, словно я и не читал Маяковского, проскользнул к окну, взял лейку и, стоя спиной ко мне, стал поливать кактус. Одна лишь Вера Александровна смотрела на меня, как-то необычно высоко подняв брови (они слегка подергивались), так что я читал, обращаясь именно к ней, словно она одна заменяла всю массу народа на воображаемой площади:
– И в город!!!
– Уже!!!
– Заплывающий салом!!!
Тут и у нее упал карандаш, брови ее еще сильнее задергались, и она, спохватившись, полезла за карандашом под стол.
Мне некогда было отвлекаться на нюансы восприятия моего выступления, но так получалось, что самое главное про броневик, про то, что «была проста машина эта» и про «дыхание ее броневое», я читал в пустоту. Наверное, декламация стихов Маяковского действительно требует особой выразительности в подаче, и я решил утроить свою ораторскую энергию, дабы достучаться до сердец членов жюри.
– И снова!!!
– Ветер!!!
– Свежий и крепкий!!!
– Валы!!!
– Революции!!!
– Поднял в пене!!!
– Литейный!!!
– Залили!!!
– Блузы и кепки!!!
– Ленин с нами!!!
– ДА ЗДРАВСТВУЕТ ЛЕНИН!!!!!!
Я замолчал. Никаких «молодец, спасибо» или «очень хорошо» не последовало. Вместо этого прозвучало чьё-то хриплое: «Перерыв», – и члены жюри устремились к выходу.
Возможно, я бы забыл этот эпизод, но спустя годы мне, уже повзрослевшему, напомнили о нем родители. Оказывается, Вера Александровна после родительского собрания интересовалась у них, сам ли я выбрал Маяковского. По секрету она рассказала о сильнейшем впечатлении, произведенным выступлением их сына. Главная забота жюри была, оказывается, не расхохотаться в голос. Я понимаю. Сейчас. Хотя что тут смешного, думаю я сейчас. Мне и тогда казалось и сейчас кажется, что я выступил лучше всех. Ну, если не лучше, так – круче. Ведь круче?
Хотел бы я сейчас посмотреть на себя тогдашнего.
А все, наверное, потому, что я выглядел моложе, чем был – вот почему. Мне уже исполнилось восемь, и до завершения моего первого учебного года оставался всего месяц, а выглядел я на дошкольника, который только еще собирается взяться за ум. Честно признаться, это драма всей моей первой половины жизни – мне всегда давали меньше, чем мне было на самом деле.
Короче, я удивился, что не получил первое место. Своим выступлением я остался доволен. Досады не было, но было все-таки странно, что не оценили взрослого Маяковского. Адекватно поданного, хочется добавить сейчас.
А победителем была объявлена, кажется, Маша Татевосова – не то за пресловутое (на мой тогдашний взгляд) «я поведу тебя в музей», не то за что- нибудь вроде «я маленькая девочка, танцую и пою…» Или нет? Не помню уже. Может быть, и не она. Может быть, Наташа Баранова. Врать не буду.
Помню точно, что первым призом была книга «Сквозь ледяную мглу». Позже я узнал, что и там было про Ленина. Как он чуть не провалился под финский лед, когда уходил в эмиграцию, спасаясь все от того же Керенского. Хотя нет. О чем это я? Откуда Керенский? Керенского тогда еще и близко там не лежало.
По воротам
Помню свой первый опыт «боления». Спортивные состязания, конечно, я и раньше видел, но «проболел» по-настоящему, с нешуточными переживаниями, именно тогда – в мое белорусское лето 1964 года, когда взрослые взяли меня, семилетнего, к соседскому телевизору смотреть прямую трансляцию – наши против испанцев. Позже в моем сознании испанцы подменились немцами, и до недавнего времени я думал, что именно им тогда проиграла наша сборная. Матч запомнился другим: изматывающей «нервотрепкой» (взрослое слово) и какой-то вопиющей несправедливостью (помню, у телевизора то и дело ругали судью, а экзальтация взрослых по-своему откликалась в душе меня маленького). Когда же, где-то в конце игры, великому Яшину забили роковой гол, я впервые почувствовал, как рушится мир.
Что же это было такое? Клавиатура под рукой – и словно это было вчера: финал Европейского Кубка наций, победа испанцев 2:1, решающий мяч забил Марселино с подачи Переда на 84-й минуте. Ничего не поделаешь, интернет преумножает знания, стало быть, и скорбь тоже.
В детстве иное так поражает воображение, что запоминается на всю жизнь, причем не само по себе, а именно степенью потрясения. Мне, например, не забыть тот, как теперь говорят, «когнитивный диссонанс», который я испытал в младшем отряде пионерлагеря, когда узнал от сверстников, что наш футболист, ударив мячом по воротам, убил наповал обезьяну, эти ворота защищавшую. Уже и не вспомнить, что потрясло больше – сила ли пушечного удара, убийственного для вратаря, или неведомая обезьяна, кем-то где-то зачем-то поставленная на ворота. И в каком ключе подавалась история, тоже не вспомнить: то ли в общегуманистическом, – дескать, возможности человека в принципе безграничны, то ли в экологическом, – почто подставили невинную обезьяну? – то ли в патриотическом – вот, мол, какие у нас нападающие!.. Но то, что речь шла о футболисте «нашем», это факт, иначе бы история не передавалась вполголоса, по секрету – не каждому сию тайну можно было доверить. Не скажу, что загадка той обезьяны меня томила всю жизнь, но тут, по футбольному поводу как-то вспомнил ее, зашел в поисковик с выражением «убил мячом обезьяну», и сразу вышел – о интернет! – на Виктора Владимировича Понедельника. В упомянутом матче с испанцами он, кстати, забил гол. А недавно он, седовласый ветеран, на жеребьевке Евро-2012 представлял команду образца счастливого для нашей сборной 1960 года. Оказывается, первопричина обезьяньей легенды, и в частности ее вариантов в детском фольклоре, это он, Понедельник. Правда, никакого смертоубийства не было, и обезьянка вовсе не стояла ни в каких воротах, а была талисманом, и вообще все было, конечно, не так, совершенно иначе, в том курьезном товарищеском матче со сборной Мали, а в чем, собственно, курьез, милости прошу в поисковики, я ж про то, как странно миф может годами тлеть в голове уже взрослого человека, беспокоя недосказанностью из далекого детства.
