В 1923 году в Берлине был издан коллективный сборник статей видных деятелей дореволюционного еврейства (скорее всего «сефардов») И. Биккер-мана, Г. Ландау, И. Левина, Д. Пинского, В. Манделя, Д. Пасманика под названием «Россия и евреи», в котором они с ужасом и отчаянием оценили деяния своих сводных братьев иудейской веры и хазарского происхождения:
«Поразило нас то, что мы всего менее ожидали встретить в еврейской среде — жестокость, садизм, насильничанье, казалось чуждое народу, далекому от физической воинственной жизни; вчера еще не умевшие владеть ружьем, сегодня оказались среди палачествующих головорезов» (из статьи Д. Пасманика).
Особенной страстностью, аргументированностью и честностью выделяется в этом эпохальном сборнике статья Иосифа Бикермана. Задолго до еврейского понятия «Холокост» он написал о «русском холокосте» такую правду, от которой до сих пор по истечении девяноста лет душа содрогается и трепещет:
«Если мы свои потери можем еще определять гадательными числами, то русские и этого делать не могут. Кто считал русские слезы, кто русскую кровь собирал и мерил. Да и как считать и мерить в этом безбрежном и бездонном море».
Василий Гроссман в своем известном сочинении «Все течет» обвинил Россию и русский народ в изначальном стремлении к рабству. «Россия — раба» — эту расхожую фразу Гроссмана в начале перестройки кто только не повторял, начиная от Александра Яковлева и кончая каким-нибудь Коротичем или Радзиховским.
Иосиф Биккерман был честнее. Он в первую очередь обвинил своих соплеменников в рабском следовании логике террора:
«Когда ж это мы превратились в рабов? — гневно вопрошал Биккерман местечковых фанатиков. — Когда же это мы дошли до оголтелости, где и когда еврейский народ растерял драгоценнейшее свое достояние: накоплявшийся в течение веков и под всеми земными широтами жизненный опыт, в котором залог устойчивости?»
И совершенно хрестоматийным и точным с исторической точки зрения является отрывок из статьи Биккермана, который, как я предполагаю, был внимательно прочитан в 20-е годы и русской эмиграцией, и русскими патриотами, оставшимися в России, и некоторыми европейскими политиками.
«Русский человек никогда прежде не видел еврея у власти; он не видел его ни губернатором, ни городовым, ни даже почтовым чиновником. Бывали и тогда, конечно, и лучшие и худшие времена, но русские люди жили, работали и распоряжались плодами своих трудов. Русский народ рос и богател, имя русское было велико и грозно. Теперь еврей — во всех углах и на всех степенях власти. Русский человек видит его и во главе первопрестольной Москвы, и во главе невской столицы, и во главе Красной Армии, совершеннейшего механизма самоистребления. Он видит, что проспект св. Владимира носит теперь славное имя Нахимсона, исторический Литейный проспект переименован в проспект Володарского, а Павловск — в Слуцк. Русский человек видит теперь еврея и судьей и палачом…»
Всем современникам было понятно, что в этом отрывке, где не названо ни одной фамилии, речь идет о еврейском триумвирате, захватившем полную власть над Россией во время болезни Ленина — о Троцком-Бронштейне, о Ка-меневе-Розенфельде и о Зиновьеве-Апфельбауме…
Книга «Россия и евреи» — повторюсь — была издана в 1923 году в Берлине. Но мысли и стилистика этого отрывка были столь впечатляющими, что я выдвигаю гипотезу о том, что он, как некая матрица, властно повлиял на публицистику самых разных его современников.
Во-первых, я уверен, что его читал друг Есенина, русский националист Алексей Панин, которому Есенин, возвращавшийся из Америки в 1923 году, мог привезти эту книгу из Берлина, где у него произошла знаменательная ночная встреча с Романом Гулем, во время которой поэт буквально кричал в лицо своему собеседнику: «Я не поеду в Москву, пока Россией правит Лейба Бронштейн!».
Вот он, отрывок из манифеста друга Есенина, вологодского крестьянина и русского националиста Алексея Ганина, «Мир и свободный труд народам», за который он был объявлен главой ордена «Русских фашистов» и расстрелян 30 марта 1925 г.:
«За всеми словами о коммунизме, о свободе, о равенстве и братстве народов таится смерть и разрушение»… «Достаточно вспомнить те события, от которых все еще не высохла кровь многострадального русского народа, когда по приказу этих сектантов-комиссаров оголтелые, вооруженные с ног до головы, воодушевляемые еврейскими выродками банды латышей, беспощадно терроризируя беззащитное сельское население, всех, кто здоров, угоняли на братоубийственную бойню, когда <… > за отказ от погромничества поместий выжигались целые села, вырезались целые семьи». «Вместо законности дикий произвол Чека и Ревтрибунала, вместо хозяйственно-культурного строительства — разгром культуры и всей хозяйственной жизни— страны <…>. Все многомиллионное население коренной России (и Украины), равно и инородческое, за исключением евреев, брошено на произвол судьбы» <…> «Всюду голод, разруха, издевательство над жизнью народа, над его духовно-историческими святынями. Поистине над Россией творится какая-то черная месса для идопоклонников».
Несомнено, что статью Биккермана читал В. В. Шульгин. Вот отрывок из его книги, написанный, согласно моей гипотезе, по «биккермановской матрице».
«Не нравится нам то, что вы фактически стали нашими владыками. Не нравится нам то, что, став нашими владыками, вы оказались господами далеко не милостивыми; если вспомнить, какими мы были относительно вас, когда власть была в наших руках <… > под вашей властью Россия стала страной безгласных рабов <…>. Вы жаловались, что во время правления «русской исторической власти» бывали еврейские погромы; детскими игрушками кажутся эти погромы перед всероссийским разгромом, который учинен за одиннадцать лет вашего властвования! И вы спрашиваете, что нам в вас не нравится!!!» (стр. 35).
Во время нелегального посещения СССР зимой 1925–1926 года, когда Шульгин перешел границу, чтобы найти своего сына, все передвижения Шульгина по стране, его поездки в Киев, Ленинград, Москву внимательно контролировались ОГПУ в рамках операции «Трест». Несмотря на то, что, находясь в эмиграции с 1920-го по 1925 г., Шульгин написал три антисоветских книги — «Годы», «Дни», «1920», ОГПУ не чинило ему никаких помех и спокойно выпустило его обратно на Запад, надеясь, что после посещения СССР борец с советской властью напишет книгу, лояльную по отношению к молодому государству. Так оно и случилось, «Три столицы» стала именно такой книгой. И, наверное, после этого Шульгин мог бы вернуться на Родину, но в 1928 году он вдруг издал в Париже новую книгу с названием «Что нам в них не нравится», после чего путь на Родину ему, конечно, был отрезан. Именно за эту книгу (поскольку после нее никаких других он не издавал) Шульгин, 66-летний старик, после освобождения от немцев Югославии в 1945 году был арестован СМЕРШем в маленьком сербском городке Сремски Карловцы, в котором тихо жил с 1931 года, препровожден в Москву, где «за активную анти-советскую деятельность» был приговорен судом к 25 годам тюрьмы… Этот фантастический срок он получил, конечно же, за то, что в своей последней книге нарушил всякие запреты и рассказал всю правду о еврейском палачестве в годы революции и Гражданской войны. Вспомним еще раз, что за прежние три антисоветские книги, в которых еврейский вопрос не поднимался, он не понес никакого наказания.
