Об этой трагической и нелепой смерти стало известно в городе. Распространились слухи о том, что Костикова в милиции избивали. Уполномоченный КГБ информировал горком КПСС «о нездоровых настроениях рабочих». 29 июня прокурор города возбудил уголовное дело по факту смерти Костикова. Судя по всему доказательств избиения Костикова прокуратура не нашла или же найти не захотела. На заводе провели совещание актива, где прокурор и судебно-медицинский эксперт сообщили «о подлинных причинах смерти Костикова»2. Однако обстановка в городе оставалась напряженной. Всем было ясно, что человека с тяжелой травмой вместо больницы отправили в кутузку.
«Заговор» Панибратцева (27-29 июня)
Усилия горкома КПСС взять ситуацию под контроль натолкнулись на стихийный «заговор», во главе которого оказался Михаил Панибратцев. Этот человек, по сегодняшним меркам, типичная жертва сталинского произвола, в глазах власти в 1961 г. был прежде всего бывшим государственным преступником и потенциально «антисоветским элементом». В момент событий Панибратцеву было 45 лет, он был женат, имел трехлетнего ребенка, работал маляром-художником в том же цехе, что и Костиков. У Михаила было «пятно» в анкете. Он имел в прошлом судимость. Газета «Муромский рабочий» в статье «Бандитам воздано по заслугам» сообщила после процесса по делу о массовых беспорядках, что Панибратцев был в свое время осужден «за провокационные измышления к 10 годам тюремного заключения»
464. В действительности это была вульгарная пропагандистская утка. Его действительно судили в 1941 году в возрасте 25 лет по ст. 19-58-8 и 1658-7 УК РСФСР. В переводе на человеческий язык это означало, что человека осудили за покушение на террористический акт (19-58-8), а также непонятно за что, поскольку ст.16 предусматривает осуждение за действия, которые прямо в уголовном кодексе не предусмотрены. В этом случае используется «ближайшая статья». В результате скорое сталинское правосудие привлекло Панибратцева к уголовной ответственности по ст. 58-8 - за подрыв государственной промышленности, совершенный в контрреволюционных целях путем использования государственных учреждений и предприятий или противодействия их нормальной деятельности. Примерно так звучала соответствующая статья уголовного кодекса. Можно уверенно утверждать, что Панибратцев вообще ни в чем не был виноват перед режимом. Ему «впаяли» десять лет лагерей «просто так».
Понятно, что такой человек не только мог, но просто должен был ненавидеть режим. А после того, как его самого ни за что продержали 8 лет в лагерях, Панибратцев готов был поверить в любые преступления власти, а уж в такую «малость» как избиение пьяного в милиции - тем более. Хрущевская либерализация не могла произвести на него ровным счетом никакого впечатления. Ведь при Хрущеве его даже не реабилитировали, а просто пересмотрели состав преступления. Одним словом, власть поломала молодому человеку жизнь, а потом даже не сочла нужным извиниться, стереть клеймо преступника.
29 июня Михаил вместе с несколькими другими возмущенными рабочими посетил морг и встретился с судебно-медицинским экспертом. Официальному заключению о причинах смерти рабочие не поверили. Они решили, что за Костикова «нужно отомстить». Панибратцев сказал товарищам по работе, нужно написать лозунг «Смерть убийцам» и идти с ним к милиции. Он сам и изготовил плакат. Надпись гласила, что начальник Муромского городского отдела милиции садист и убийца. По показаниям свидетельницы, Панибратцев у себя дома вечером того же дня говорил: «Завтра во время похорон разобьем все окна в милиции», а в ответ на сомнения в виновности работников милиции сказал: «Все равно ничего не оставим» .
Бунт на фоне похорон (30 июня)
30 июня дирекция и общественные организации завода организовали похороны Костикова. По замыслу начальства похоронная процессия должна была обойти здание городского отдела милиции стороной. У неформальных лидеров рабочих были другие планы. Они попытались поднять над толпой написанный Панибратцевым транспарант
465. Транспарант изъяли, но направить процессию в сторону от горотдела милиции не удалось. Михаил выскочил из колонны и одним из первых с криком «бей гадов» бросил два камня в окна милиции. Вслед за этим, по показаниям свидетелей, «посыпался град камней»
466.
Судя по материалам дела, в последующих событиях Панибратцев уже не участвовал. Ничего не сказано о его роли в разгроме милиции и в обвинительном заключении. Вероятно, он ушел с места событий вместе с траурной процессий. Вскоре после начала беспорядков она двинулась на кладбище4. Как и во время волнений в Грозном, в 1958 г. инициатор протеста остался в стороне от начинавшегося бунта. В пьяной толпе, оставшейся у здания милиции, появились новые лидеры. Никакого участия в подготовке похорон они не принимали и покойного не знали. Но зато имели личные причина ненавидеть милицию.
После шести часов вечера около городского отдела милиции уже бушевал стихийный митинг. По рассказу одного из участников беспорядков, «народу было много, и все кричали разные выкрики в адрес работников милиции. Окна были все выбиты, но камни лететь продолжали, а у входа лежала перевернутая машина, и с нее выступали разные люди»
467. Осмысленных выступлений практически не было. Все свелось к раздраженным выкрикам и погромным призывам.
Председатель Муромского горисполкома Сорокин попытался превратить бунт хотя бы в стихийный митинг. Он залез на перевернутую машину и призвал толпу к порядку. В ответ раздались возгласы: «Убили человека в милиции!». Сорокин обещал все выяснить и наказать виновных. Но какой-то солдат, имевший личный опыт общения с городским главой закричал, чтобы Сорокину не верили2. (В импровизированном митинге, помимо Сорокина, принял участие председатель Владимирского облисполкома Сушков, незадолго до событий приехавший в город в командировку. Точный момент выступления Сушкова, к сожалению, по доступным нам источникам установить не удалось. Было ли это до или после выступления Сорокина, не ясно. По словам заведующего отделом административных и торгово-финансовых органов ЦК КПСС по РСФСР Тищенко, Сушков «влез на трибуну, его там освистали, причем с трибуны он этим хулиганствующим элементам обещал пересмотреть состав дружинников, что они плохие, по существу пошел на поводу хулиганов» 3. Таким образом, Сорокин и Сушков, последнего представитель бюро ЦК КПСС по РСФСР обвинил чуть ли не в трусости, попытались, хотя и безуспешно, овладеть инициативой и перевести события в мирное русло).
Однако озлобление толпы уже достигло критической точки. Снежный ком погрома покатился под гору после выступления Сергея Денисова, который забрался на перевернутую машину после того, как солдат обругал председателя горисполкома. Этот 39-летний выходец из нижегородской деревни, работавший канализатором на комбинате «Красный луч», был малограмотен (3 класса образования), имел в прошлом две судимости за малозначительные преступления, был женат и воспитывал двоих детей4. В начале событий Денисов находился в камере предварительного заключения - 20 июня он подрался с отцом и братом, за что и получил 15 суток административного ареста. Около 17.00 арестованный услышал шум на улице и хитростью выбрался из КПЗ на Московскую улицу. Там он закричал в толпу: «Бей фашистов, бей гадов! Освобождай арестованных!»
468. Призыв попал на благоприятную почву: в толпе находились знакомые некоторых задержанных за хулиганство
469.
