Дело было так. Я носила дрова. Евдокия носилась вокруг меня. А, надо сказать, когда несешь дрова, то ни черта, кроме этих самых дров, не видишь. Я наступила на Дусю. Дуся заорала благим матом и укусила, подвернувшуюся под горячую руку, Анфису. Анфиса на трех ногах пришла ко мне жаловаться. Евдокия была призвана к ответу.
— Ты зачем укусила Фису?
— А что такого? — лихо ответила Дуся. — Кого хочу, того и кусаю.
— В таком случае, надо было меня укусить, ведь это я на тебя наступила.
— Нетушки — сказала Евдокия — тебя нельзя, ты в ответ можешь чего-нибудь сделать.
— А раз Анфиса не может ответить, ее можно кусать?
— Можно — легко согласилась Дуся. — Раз ничего не будет, то можно.
И победоносно посмотрела на ожидавшую справедливого приговора Анфису. Та зарыдала и полезла ко мне на руки. От возмущения я растеряла все слова:
— Ты… ты… ты — знаешь кто?… Мне стыдно, что у меня такая собака!
— Ну и целуйся со своей Анфиской! — дрожащим голосом выкрикнула Дуся и хлопнула дверью.
И теперь все разошлись по разным углам и дуются друг на друга.
Разложила по мискам вермишель с курицей, крикнула в пространство «обед!» и села есть. Евдокия дернула ухом, но созерцание огня не прекратила. Кошки пришли в полном составе. Анфиса, на правах жертвы террора, сразу полезла в Дусину миску и стала вылавливать кусочки курицы. Вася с Соней походили туда-сюда между тарелками, но все же определились, стали есть свою порцию. Я не стала вмешиваться в происходящее, обгрызла куриное крылышко, выпила чаю и пошла в разведку.
Возле печи было все так же траурно. Я села рядом, прямо на пол, и тоже стала смотреть, как рыжее пламя скачет по поленьям, а те, от неожиданности, трещат и искрятся.
— Понимаешь, Дуся, нельзя обижать того, кто слабее тебя.
— Понимаю.
— Как же ты так?
— Понимаешь, было очень больно, и нужно было срочно кого-нибудь укусить, а тут Фиска мимо шла… ну и…
— Понимаю.
— Я не хотела ее обижать, так получилось.
— А давай мы позовем Анфису, и ты извинишься? Фис, а Фис, иди сюда!
На пороге появилась страдалица, хромая, на всякий случай, на все четыре ноги.
Я посмотрела на Дусю и ободряюще кивнула.
— Фиска, ты того… я это… так получилось… прямо на ногу… больно… а тут ты…ну и… вот… — забормотала Дуся, глядя в сторону, противоположную кошке.
— А чего звали-то? — спросила Анфиса.
— Дуся сожалеет, что укусила тебя, и говорит, что больше так делать не будет. Правда, Дуся?
Евдокия затрясла ушами и хотела еще что-то сказать, но Фиса уже ускакала делиться с подругами радостной новостью.
— Ты меня не любишь — подвела итог Дуся. И тяжело вздохнула.
— Глупая ты, моя. Мне не нравятся некоторые твои поступки, но что бы ты ни сделала, я всегда буду тебя любить. Любила, люблю и буду.
— И я тебя! — воскликнула Евдокия и опрокинула меня на спину, прыгнув на радостях сверху. И пока я барахталась, пытаясь встать, из кухни раздался крик:
— Кто съел мою курицу? Сейчас я тебе покажу!
Бегу спасать Анфису.
*****
За ноябрем пришел декабрь. Вот уже и Новый год ходит неподалеку и спрашивает — готовы ли мы встретить его достойно? Еще нет, но — готовимся — говорю я ему. И хотя мне совершенно не до застолий, начинаю привычно суетиться в смысле праздничной еды.
— А вот это здесь лишнее — говорит Евдокия, сплевывая соленые огурцы. — Правда, Анфиса?
— Правда — отвечает Анфиса — отплевываясь зеленым горошком.
Соня ест молча, тихонько складывая под себя кусочки зеленого лука. Василиса глотает, не жуя, все подряд, с абсолютно индифферентным лицом, на котором невозможно прочитать нравится ли, не нравится.
Мы дегустируем оливье, который я только что закончила крошить. Лично мне кажется — соли маловато. Дуся считает, что достаточно было положить только вареное мясо и майонез. Анфиса считает, что ей мало положили и пробирается к столу, брезгливо переступая через расплеванные по полу огурцы. Соня считает разложенный вокруг нее зеленый горошек. Вася говорит, что то, что она только что съела, не считается, нужно положить заново, и тогда она, возможно, выскажется по поводу.
Позднее утро, а я еще не завтракала. А между тем, успела уже переделать сотню дел, замерзнуть, таская дрова и воду, согреться, растапливая печь, и осатанеть, монотонно работая ножом над созданием оливье. Поэтому дегустация меня лишь раззадорила, и я накладываю себе в тарелку еще одну порцию салата.
Видя такое дело, никто не спешит покидать кухню, все сидят и смотрят, как я жую. Зеленый горошек застревает в горле, соленый огурец кажется действительно лишним. Приходится делиться — вновь накладываю оливье в тарелки.
После того, как огурцов на полу становится в два раза больше, Евдокия говорит:
— Хороший праздник — этот Новый год. Пойду к воротам, узнаю, что там у соседей готовят. Заодно расскажу, как надо правильно делать оливье, чтобы не набросали туда лишнего.
Кошки сели у печи и стали умываться с особым тщанием, чтобы выйти к праздничному столу во всем великолепии.
А я заглянула в тазик, где полчаса назад было много и аппетитно, и поняла, что оливье на праздничном столе у нас не будет. Процесс дегустации приблизил его конец, перенеся с вечера на утро.
Зато скоро будет готово жаркое. Не забыть бы попробовать, достаточно ли в нем соли. И принести из кладовой бутылку шампанского, оставшуюся с тех славных времен, когда мы отмечали Новый год на такую широкую ногу, что конец этой ноги просматривался где-то в восьмых числа марта, продолжая расти в сторону майских праздников.
Нынче же торжество было намного скромнее и прошло по ускоренной и укороченной программе. Потому что я устала, это раз. Мы привыкли ложиться рано, это два. Денег нет, это три. И вообще, это четыре.
В шесть вечера я прихорошилась: помыла руки с мылом, причесалась и сменила резиновые галоши на домашние тапочки.
— И платье надень, свое любимое — сказала Дуся.
— Зови всех к столу — сказала я, пропустив платье мимо ушей.
А никого и звать-то особо не пришлось. Все заждались, устав издалека нюхать жареную курицу, задравшую жареные ноги в центре стола.
Стали усаживаться: Дуся с Анфисой не могли поделить место возле меня, Соне не хватило стула, и она полезла на подоконник, на который, оказывается, претендовала Вася.
Постучав чайной ложечкой по бутылке с шампанским, я торжественно провозгласила:
— Внимание, товарищи!
Товарищи так удивились, что каждый сел там, где стоял.
