И возвестил Господь пророку:
— Скажи Елеазару, сыну Аарона, пусть он соберет кадильницы сожженных и потушит их, ибо огонь в них был разведен неправедно. Затем пусть разобьет их в листы для покрытия жертвенников в память сынам Израилевым, чтобы не приступал человек посторонний, который не из семейства Ааронова, воскуривать курение пред Господом и не сбылось с ним то же, что с Кореем и его сообщниками.
Однако даже страшные казни не утихомирили строптивцев, и уже на следующий день много людей собралось, говоря неразумные речи:
— Из-за Моисея и Аарона погибли люди, виновные лишь в том, что осмелились спорить с братьями. Кто поставил их начальниками над нами? Почему они на слова отвечают убийством?
— Это не мы отвечаем убийством на слова, — говорил Аарон. — Это Господь карает неразумных. Не гневите Его, ибо Его гнев страшен! Немедленно расходитесь, иначе произойдет нечто, о чем мне не хочется даже думать.
Аарон взял кадильницу, положил в нее огонь с жертвенника и поспешил к обществу. Однако не успел он дойти до сборища, как Господь начал поражение нечестивцев.
И тогда, размахивая кадилом, Аарон смело шагнул в бурлящую толпу и встал между живыми и умирающими.
В тот день умерло четырнадцать тысяч семьсот человек, и только своевременное вмешательство Аарона предотвратило еще большие жертвы.
Увидев, что Господь прекратил поражение строптивых, Аарон вернулся в Скинию, где его ожидал Моисей:
— В народе растет недоверие к нам, — сказал пророк, — а потому, чтобы избежать новых жертв, мы должны преодолеть всякий разброд в стане израильтян. Для этого ты пойди в стан и возьми каждого колена по жезлу, всего двенадцать. Напиши на каждом родовое имя. Утром жезл с твоим именем покроется цветами, и это — знак Господень.
Моисей сообщил о своем решении старейшинам. Те одобрили его, понимая, что обществу как воздух необходим мир:
— Да будет так. Тот, чей жезл покроется цветами, будет первосвященником, ибо это укажет на его богоизбранность.
— Иначе нельзя, ибо пока люди не увидят указания Господа, в народе всегда будут ходить слухи, что Моисей никакой не пророк, а самозванец, который присвоил себе и своим родственникам священство.
— Пусть будет так!
На следующее утро, как и следовало ожидать, из двенадцати жезлов только на Аароновом распустились цветы. Все остальные жезлы остались безжизненными.
И тогда вынес Моисей жезлы из Скинии и показал их народу. Израильтяне в смирении склонили головы перед пророком, признавая, отныне и до скончания веков, его правоту…
Стоянка в Калесе
Вслед за этими печальными событиями облако поднялось над Скинией и двинулось в сторону пустыни Син, а вслед за ним последовал и Израиль. Мы шли несколько дней, часто останавливаясь на привал. Когда облако замерло в месте Кадес, никто еще не ведал, что здесь будет наша самая длительная стоянка по пути в Землю обетованную. Наши умельцы быстро установили Скинию на новом месте, а вокруг нее вскоре возник целый город из шатров. Наша семья жила рядом со Скинией, и я имел возможность часто видеть Моисея и беседовать с ним.
Первые месяцы в Кадесе прошли в ожидании похода на Ханаан, но огненный столп продолжал стоять над Скинией, освещая прилегающую территорию и днем и ночью, а потому никто не смел и помыслить о том, чтобы собираться в дорогу.
Кадес был не самым лучшим местом в пустыне. Но и не самым худшим. Красно-коричневая почва при тщательной обработке давала неплохой урожай пшеницы и ржи, а колена, расположившиеся по краям стана, смогли высадить и вырастить виноградники на склонах окрестных гор.
И хотя каждый знал, что Кадес — всего лишь временное пристанище перед последним броском на Ханаан, лагерь постепенно превращался в постоянное обиталище.
Здесь молились Богу, благодаря Его за то, что Он вывел нас из рабства и сделал свободным народом.
Здесь рождались и умирали. Здесь женились и выходили замуж. Словом, мечтая о благословенном Ханаане, занимались обычными повседневными делами.
Как я уже говорил, мне по праву рождения предстояло в далеком будущем занять место первосвященника, и когда я был маленьким, очень этим гордился. Моей любимой детской игрой было ходить вокруг «жертвенника», который я соорудил из камешков, напевая и бормоча, как это делал дедушка Аарон. При этом я водружал на голову и руку некое подобие тфилина
[28] из обрывков каких-то веревочек.
Случайно заметив мои забавы, Моисей выразил неудовольствие. Ему показалось, что в моих действиях проглядывает неуважение к священным обрядам.
— Твои действа противны Господу, — сказал пророк, — ибо есть вещи, над которыми нельзя смеяться.
— Я вовсе не смеюсь, дедушка Моисей, — со слезами на глазах лепетал я, оправдываясь. — Я только играю в священника. А разве священник входит в Скинию без тфилина?
— Это плохая игра, — отрезал Моисей. — Все твои сверстники играют в войну с амаликитянами. Повозись лучше с ними.
— Но я не умею играть в войну.
— Выйди из шатра — научишься…
После этого разговора я часто играл с соседскими детьми в войну с амаликитянами. У меня был замечательный деревянный меч и щит, оплетенный виноградной лозой, и я чувствовал себя настоящим воином.
Но когда мне по жребию приходилось изображать из себя злобного и трусливого амаликитянина, а другие мальчишки становились непобедимыми и легендарными израильскими бойцами и с криком «Аллилуйя» брали меня в плен, я не особенно усердствовал в битве. Ибо, если бы я победил соседских ребят — «еврейских воинов», — я нарушил бы ход истории, а это противоречило правилам игры.
Я часто приходил домой в синяках, и бабушка Елисавета, отмывая меня от грязи и прикладывая к царапинам лекарственные травы, укоризненно качала головой и грозилась пожаловаться на меня родителям, которые всегда старались оградить меня от общения с детьми из других колен.
За нашими «битвами» частенько наблюдал Аарон, с задумчивым видом сидевший на камне у нашего шатра. Мне кажется, он уже тогда предчувствовал, что ему не удастся увидеть Ханаан.
Пока дети гонялись друг за другом, воинственно размахивая деревянными мечами и поднимая клубы пыли, взрослые налаживали жизнь в стане. Площадь перед Скинией с каждым днем принимала все больше и больше торговцев и менял, гончары под открытым небом лепили прекрасные кувшины для вина и родниковой воды, а художники разрисовали их изумительными узорами.
Наш лагерь с высоты окрестных гор походил на растревоженный муравейник. Всю неделю с раннего утра до позднего вечера Кадес хлопотал и суетился, затихая только к субботе.
