– Не похоже это на наркотики, – сказал Ромзес. – У нас сосед наркоман был – так то совсем другое.
– А я думаю – их на самом деле подменили, – страшным голосом произнесла Шанель.
– В смысле? – Вовчик нервно поправил на носу очки.
– Ну… Инопланетяне, к примеру. Помнишь, мы какой-то фильм смотрели? Или не подменили – просто кто-то вселился в их мозг и управляет ими…
– Глупости… – неуверенно возразил Вовчик. – Никто не может никому в мозг вселиться.
– А как же ты сам только что управлял геймерами через ноутбук? – настойчиво сказала Шанель.
– То совсем другое… – Вовчик снял очки, принялся протирать их краем футболки. – Погоди… Хочешь сказать, ими кто-то через нейрофоны управляет?
– Про нейрофоны я не подумала, – удивленно произнесла Шанель. – А что, так тоже можно?
Подростки переглянулись.
– Что у нас вообще происходит? – недоуменно спросил Ромзес.
– Не нравится мне все это, – заявил Пашка. – Валить надо из интерната.
– А куда валить? – мрачно сказал Ромзес. – В прошлый раз в самоволку домой сгонял – родители пригрозили в военное училище отдать. А тут вроде как перспективы, МГУ, все дела…
– Надо на воспитателей «телегу» накатать, – любуясь на себя в зеркальце, сказала Шанель. – Пусть их сменят.
– Не люблю доносы, – проворчал Ромзес.
– А жесткий прессинг любишь? – парировал Пашка.
– Его я тоже не люблю, – согласился Ромзес. – Непонятно только, кому жаловаться.
– Давайте группу в соцсети создадим – и зафрендим туда начальство из Министерства образования, – предложил Вовчик.
– Это мысль! – оживился Пашка.
– Только если в это начальство в само никто не вселился, – мрачно возразил Ромзес. – Ну чего вы на меня уставились? Я разве против? Давайте попробуем. Вот, прямо со смартфона сейчас и создам «группу протеста»…
Он принялся возиться со смартфоном, и вскоре на его лице возникло недоумение:
– Народ, только у меня интернета нет?
Услышав такое неприятное предположение, все остальные вытащили свои девайсы. Опасения подтвердились. Выхода в интернет не было.
– Можете считать меня психом, но кажется, это воспитатели устроили, – заявила Настя.
– Да ну, – не поверил Ромзес. – Они разве могут?
– Глушилку поставить? – спокойно сказал Вовчик. – Легко. Непонятно только, чего они добиваются. Изолировать, что ли?
– Как же, пусть только попробуют! – мрачно заявил Пашка. – Я просто свалю. И даже спрашивать никого не стану!
Он решительно подошел к двери, толкнул ее. Дверь не поддалась.
– Заперто… – Пашка растерянно обернулся. – Это когда она успела?
Не поверив, к двери бросился Гера. Подергал за ручку:
– Точно – заперто! И что делать будем?
Шанель резко поднялась со стула, заметалась по комнате, заговорила, чуть не плача:
– Они не имеют права! Это просто незаконно!
– Чую, что-то хреновое замышляется. Если воспитатели совсем страх потеряли, то могут и на преступление пойти, – подлил масла в огонь Валентин.
– Какое, к черту, преступление? – Ромзес недоуменно пожал плечами. – Что ты несешь?
– А вот, хотя бы, на органы нас продадут, – смакуя каждое слово, сказал Валентин. – Знаешь, сколько стоит твоя юная печень? А сердце? А у Шанель такая кожа – так и просится на пересадку. И глаза! А ну – кому прекрасные голубые глаза?
– Да пошел ты знаешь куда?! – взвизгнула Шанель. – Мне и так страшно, зачем ты…
Она не закончила фразы и разрыдалась. Утешать ее подался было Гера, но его отпихнула Настя. Обняла подругу, усевшись с ней на аккуратно застеленную кровать Ромзеса.
– Да я не понимаю, чего вы переживаете, – легкомысленно сказал Вовчик. – В случае чего я через окно уйду.
– С третьего этажа? – выглядывая в окно, мрачно поинтересовался Пашка.
– Спрыгну! Не веришь?
– Паркурщик херов! А девочки?
– Все, стопэ! – Ромзес решительно поднял руки. – Никто никуда прыгать не будет. Один поломается – остальных в подсобке запрут.
– И что делать? – спросила Настя, продолжая гладить по голове заплаканную Шанель.
– Звонить надо. Своим, в полицию…
– Уже, – с трубкой у уха сказал Вовчик. – Сети нет. Вообще.
– Вот влипли… – заскулил Гера.
– И что, ничего нельзя сделать? – всхлипнула Шанель.
– Попробовать можно, – сказал Вовчик. – Не зря же нас в спецшколу приняли. Значит, мозги у нас есть… – он задумался. – Можно попробовать усилить сигнал. Антенну сделать или что-то вроде этого.
– Давай попробуем, – мрачно кивнул Ромзес. – Только сначала забаррикадируем дверь.
– Зачем? – удивился Валентин.
– Я нашим воспитателям больше не доверяю. С этого момента мы в осажденной крепости.
Когда нахлынула тьма, первое, что он сделал, – попытался выйти на «рабочий стол» нейрофона. Для этого предполагалось трижды мысленно, но отчетливо произнести команду «домой». Система проигнорировала команду. Следующей возможностью была перезагрузка нейрофона. Для этого необходимо было с усилием зажмуриться на несколько секунд и так же отчетливо мысленно сказать: «Перезагрузка».
Проблема пришла с неожиданной стороны: жмуриться было нечем. Он не ощущал глаз. Более того – вообще не ощущал собственного тела. После этого сама собой отпала возможность сброса системы. Стало вообще не до этого.
«Что-то с нейрофоном», – проплыло в сознании. Это было лишь защитной реакцией разума, так как ничего не объясняло, нейрофон нейрофоном, но что случилось с его телом? Последнее, что он помнил, – замершую перед ним цель.
Точнее – глаза цели. Слишком умные. Слишком живые, чтобы быть лишь плодом иллюзии.
Что же было дальше? Он выстрелил… Или не успел?
Проклятье – воспоминания как ножом отрезало. С этого момента в памяти начиналась тщательно записанная пустота.
Он не знал, сколько времени находился во тьме. Единственное, что он осознавал, – он не спит. Это было странное состояние между сном и явью, в котором не было места никаким ощущениям. Хотя можно было предположить, что он умер и душа перешла в какое-то новое состояние. В таком случае впереди его ждала вечность такой вот тишины и неподвижности.
Черт возьми… Это больше всего напоминало самый настоящий Ад. То самое место, где ничего нельзя изменить, где безраздельно царит страх и боль, куда более сильная, чем физическая, где кошмар растягивается в вечность.
Хотелось завыть от страха и безысходности – но даже этой возможности не было у его запертого в черную клетку Я.
