Другие же полагают, что более точная картина может быть получена, если охарактеризовать эти режимы скорее как варианты автократии, диктатуры, снабженные различными смягчающими эпитетами, например как полуавтократический режим, мягкую диктатуру, конкурентную или выборную автократию
[23].
О размещени и на шкале демократия – диктатура свидетельствует и категория гибридных режимов, а также иные родственные названия, которые, однако, призваны определить данное общественное устройство уже не в соотнесении с тем или иным полюсом шкалы
[24].
И все же перечисленные выше наименования дают различным властным режимам скорее формальную, техническую, а не субстанциальную характеристику. Главный недостаток метода размещения режимов на оси «демократия – диктатура» состоит в том, что искажения системы институтов либеральной демократии превращаются просто в количественные показатели, к тому же эти показатели не сводятся в систему, а рассматриваются отдельно, как не связанные друг с другом индикаторы. Конечно, на первый взгляд этот подход дает возможность сопоставить различные автократические режимы, но одновременно исключает из анализа своеобразные различия на уровне системы. Таким образом, благодаря этому, между прочим политически полезному и ориентирующему методу шкалирования, а также благодаря накоплению показателей дефицита демократии можно составить представление о степени отклонения данного режима от «идеального» состояния, но не о своеобразной, системной природе его «девиантности». Беда в том, что данные показатели привязаны к языку, в котором категории описания либеральной демократии с добавлением к ним отрицательных частиц, указывающих на отклонение от «нормы», используются для характеристики режимов уже принципиально иного типа.
3.2. Переход к субстанциальным понятиям описания режима
Иногда используемые наименования указывают на субъектов власти, подрывающей либеральную демократию, к таким наименованиям относятся, например, мажоритарная демократия, партийная система с доминантной партией, однопартийная система, вождистская демократия.
Если в упомянутых выше определениях вопросы концентрации власти и обогащения еще непосредственно не связаны друг с другом, то в названиях, указывающих на нелегитимных бенефициаров власти, таких как, например, клиентела, капитализм для корешей
[25] или клептократический авторитаризм
[26], они уже отчасти переплетаются. Эти определения являются плодотворными подвижками в объяснении посткоммунистических режимов, однако некоторые входящие в них эпитеты – из-за заложенных в них порой подспудных предположений и скрытых смыслов – ограничивают их толкование:
● Понятие «клиентела» не выражает нелегитимности данных отношений.
● Слово «кореш» предполагает наличие в коррупционных сделках играющих разные роли, но все же равноправных сторон, партнеров, а также осуществление добровольных, единичных, но повторяемых трансакций, которые могут быть без последствий прерваны или повторены по инициативе любой стороны.
● Эпитет «клептократический» внушает представление об общественном устройстве, которое отличается от мафиозного государства следующим:
– во-первых, последнее осуществляет насильственный отъем собственности, в то время как при клептократическом режиме осуществляется лишь откачка текущих доходов с помощью классических коррупционных механизмов;
– во-вторых, клептократы, в отличие от мафиозного государства, не создают стабильных вассальных связей, отношений подчинения;
– в-третьих, клептократия не обязательно централизована и монополизована (а может быть децентрализованной или, если угодно, анархической);
– в-четвертых, в отличие от мафиозного государства клептократия не обязательно применяет насилие и криминализует, а лишь пользуется преимуществами, предоставляемыми случаем и ситуацией.
Однако понятие посткоммунистического мафиозного государства не только указывает на отклонения от норм либеральной демократии или на технику концентрации власти, но и имеет целью описание природы властной элиты.
3.3. Ограниченная действенность исторических аналогий
Заметив системообразующий характер отклонений от нормы, венгерские аналитики обратились к поискам исторических аналогий.
У некоторых из них явления централизации и огосударствления, противостоящие характерным для либеральной демократии представлениям о свободном рынке, децентрализации, а также о роли государства как создателя правил честной конкуренции и гаранта их соблюдения, вызвали ассоциации с поздним коммунизмом эпохи Кадара
[27]. Однако метафора неокоммунизма обманчива со многих точек зрения. С одной стороны, классические коммунистические режимы основывались на монополии государственной собственности, а с другой стороны, коммунистическая властная элита, номенклатура, была организована не по образцам мафиозной культуры.
Другие интерпретировали aктивное возрождение идеологии, культурных образцов и языка режима Хорти, существовавшего в Венгрии до Второй мировой войны, и южноевропейских корпоративистских режимов усматривая в этом системообразующее фашистоидное явление
[28].
