В бухте можно было видеть и бороздящие ее поверхность большие частные каики, принадлежавшие султану или сановникам. Они отличались большим загнутым вверх носом, богато украшенным скульптурами и раскрашенным. Пассажир сидел на корме под шелковым балдахином. Число весел указывало на степень знатности владельца каика. Это соответствовало строгим предписаниям, так что стража на контрольных постах могла распознать, какая из приближавшихся лодок заслуживает особой чести и должна приветствоваться салютом. Длина султанского каика составляла 78 футов, он был выкрашен белой краской, украшен позолоченными обводами и резьбой. По всей его длине был нанесен зеленый обвод. Сорок гребцов султанского каика были одеты в бело-голубую форму, на головах шапки с красными кисточками. Султан передвигался к мечети по воде на шести каиках, а султанский хранитель чалмы находился в лодке, следовавшей за монаршей, и держал в руках один из трех султанских головных уборов этого рода, украшенный перьями цапли и плюмажем, унизанным драгоценными камнями. Хранитель чалмы наклонял плюмаж влево и вправо, как бы отвечая от имени повелителя на поклоны и приветствия толпы. Капутан-паше предназначался тендер с 18 веслами и особо вышколенными гребцами под командой офицера. Командующий флотом сидел под парусиновым тентом, растянутым от носа до кормы и закрепленным на длинных столбиках. Сверху над тентом вывешивались малиновые стяги с раздвоенным краем. Обмен салютами с тендером регламентировался строгими правилами.
Большие, глубокие, неповоротливые баржи, груженные товарами или бедным людом, едущим из своих деревень на побережье Босфора в город на работу или возвращавшимся с нее, тащились по морю, волновавшемуся под продолжительными порывами ветра. Плыли огромные плоты из бревен, вырубленных в Южной России и сплавляемых по воде командами опытных лодочников по Черному морю в Стамбул на кораблестроительные верфи или для отопления города.
Город просыпался рано. После молитвы на заре люди готовились заняться делами. Их одежда и головные уборы представляли собой невероятное разнообразие. Вскоре после захвата Константинополя султан Мехмет Завоеватель установил правила, согласно которым высокопоставленные представители гражданской и военной службы должны были выделяться своей одеждой. Форма и цвет облачений регламентировались и сохранялись с небольшими изменениями до 1826 года. Так, высокопоставленные сановники носили чалмы разного цвета, обернутые вокруг фетровых шапок с высокой тульей, богословы обертывали расшитую золотом тюбетейку длинным полотном сияющего белизной муслина – получался более плоский тюрбан. Колорит городской жизни создавали, в частности, и яркие, пестрые наряды, белоснежные тюрбаны, мрачные черные платья представителей духовенства и студентов медресе. Выделялись богато расшитые кафтаны и головные уборы разных ага, морских офицеров, стражников арсенала с кинжалами за поясами, дервиши в одежде из грубой ткани, мусорщики в комбинезонах из красной кожи, с метлами и деревянными совками, цыгане с танцующими медведями. В богатых кварталах важные персоны направлялись в свои учреждения, нередко в сопровождении своих помощников; боковыми переулками пробирались к месту работы ремесленники, рабочие, мелкие служащие, переступая через кучи мусора. Ставни лавок и магазинов открывались, напоказ выставлялись разноцветные товары: мотки ярких шелков, сушившихся в проходах к красильням, ряды медных сковородок, связки разнообразных башмаков.
Над улицей носились выкрики торговцев, разносчиков овощей и фруктов, медников и водоносов. Первыми нарушали тишину по утрам и последними смолкали по вечерам продавцы молока и йогуртов. Под возгласы «Игде!» разносили по городу в заплечных бидонах сладкий сироп, особенно нравившийся женщинам, а крепкие анатолийцы, которые привозили его из провинции, пользовались репутацией остряков и соблазнителей. Продавцы шербета и фруктовых напитков не напрягали голос, но их стаканы или металлические кружки мелодично позвякивали в лотках у пояса. Они носили шербет на спине, в бидонах с длинными тонкими трубками, спускавшимися из-за спины через плечо, и слегка наклонялись вперед, чтобы жидкость точно попадала в стаканы. «Покупайте яблоки! Первый сорт!» – кричал торговец фруктами, называя первый попавшийся фрукт, а затем показывал лучший из них, демонстрируя, что весь его товар отличного качества. «Дестур» – «Осторожно», – предупреждали о своем приближении носильщики, согнувшиеся под багажом такой тяжести, что не могли поднять головы. А в Рамадан и Курбан-Байрам или при необходимости сообщить какую-либо информацию городские глашатаи ходили по разным кварталам, останавливаясь то здесь, то там, чтобы собрать людей и оповестить их о важных новостях. В кузнях из-под молотов брызгали искры, под ударами кирок разлетался камень.
Но при этом беспричинной суеты и спешки не наблюдалось, за исключением случаев, когда бузили пьяные янычары, на улицах редко возникали драки и громкие ссоры. Люди ходили неторопливо и размеренно, избегая лишнего шума и суматохи. А уличные возгласы при всей своей бесцеремонности и даже назойливости составляли неотъемлемую часть жизни города. Однако терпимость турок, наряду с врожденной любовью к природе и восприимчивостью к красоте, порождала очаровательные сценки. Иногда, скажем, продавец кофе останавливался у поразившего его воображение цветущего дерева или, например, в связи с озадачившим его мелким уличным инцидентом. Он останавливался поработать здесь полдня или подольше, а вокруг него собирались другие бродячие торговцы: продавец шербета, разносчик бурлящих кальянов, мальчики со сладостями на подносах, артист с обезьянкой. И вот уже возник некий островок развлечений, привлекающий все больше и больше прохожих, которые рассаживались на складных стульях продавца кофе и затем шли дальше. К вечеру, когда он уходил, расходились и другие, а с наступлением ночи все выглядело так, будто импровизированной кофейни здесь вовсе и не было, возможно, в этом месте ее больше никогда и не будет.
Активная жизнь города определялась продолжительностью светлого времени суток: к послеполуденной молитве все главные рынки и учреждения закрывались, а ночью на улицах не было ни души. Бдительная стража отбивала охоту выходить на улицу, а те, кто находились вне дома, должны были обозначать свое присутствие при помощи горящей свечи или факела. Лишь слепые освобождались от этого, поскольку невольно могли учинить пожар. Кроме палача, чей выход из дворца и появление на улице после наступления темноты означали его готовность приступить к выполнению своих ужасных обязанностей, большинство людей чувствовали себя безопасней за закрытыми дверями своих домов. Только хриплые возгласы ночного сторожа, совершающего обход, и глухие стуки его шеста с железным наконечником по булыжной мостовой нарушали тишину ночи.
Глава 5
СЕМЕЙНАЯ ЖИЗНЬ
В Османской Турции отсутствовала наследственная аристократия. В обществе не было сословия, пользовавшегося привилегиями лишь по причине знатного происхождения, за исключением небольшого количества могущественных семей. На самом деле знатных фамилий вовсе не знали. Все подданные – мусульмане – были равны перед Богом, и это создавало благоприятные условия для социальной мобильности. Способный человек имел возможность достичь больших высот в избранной профессии, соответственно и положения в обществе, а при отсутствии способностей путь наверх был закрыт, за исключением тех случаев, когда счастливец возвышался по прихоти капризного султана. Например, всякий, кто добился успеха в торговой сфере посредством таланта и упорного труда, независимо от своего происхождения пользовался большим почетом. Даже рабство считалось неким несчастным случаем, и абсолютно отсутствовало представление, что судьба человека как невольника и условия существования неизменны. В случае освобождения раб немедленно обретал полный набор гражданских, юридических и социальных прав, а прежнее положение больше не имело значения. С другой стороны, возможности продвижения уравновешивались широким признанием существующей структуры общества и места в ней каждого человека, так же как общей тенденцией следования сыновей по стопам отцов в какой-либо сфере деятельности. Представителям всех сословий были присущи самоуважение и достоинство, чувство самоценности и естественного права на справедливость. Хотя на войне турки демонстрировали свирепость и беспощадность, особенно в отношении врагов ислама, в частной жизни они отличались в основном спокойствием, мягкостью, способностью контролировать себя, быть обходительными и гуманными. Учение ислама поощряло благотворительность, чистоплотность и трезвость, но к этим свойствам турецкий темперамент прибавил такие качества, как прямота и склонность к соблюдению этикета, что не всегда нравилось другим народам империи.
