— Как бы мне не умереть от страха, — презрительно сказала я.
— Тебе еще представится такая возможность, — усмехнулся он и направился к выходу. Он шел и даже не повернулся ни разу. А потом захлопнул дверь.
Через пять минут она вновь открылась, а я самодовольно улыбнулась, недалеко же он ушел. Оказалось, что это вернулись Раиса с Витькой. Я закусила губу, боясь разреветься.
— Что ты натворила, — качая головой, сказала Раиса. — А я-то думала, ты его любишь.
— Он бабник, — сказала я себе в утешение.
— Сенечка — бабник? Да он святой. Только святой пять лет стал бы терпеть твои выкрутасы. Маруся…
— Замолчи! — прикрикнула я. — Утром я уезжаю. — И отправилась в гостевую спальню. Плюхнулась на кровать и отчаянно заревела. Чем дольше я твердила себе, что поступила правильно, тем большей дурой себя чувствовала. Заметалась по комнате, а потом в отчаянии схватилась за телефон. Больше всего на свете в тот момент я боялась, что Арсений не станет отвечать на мой звонок. Но он ответил.
— Ты далеко уехал? — спросила я.
— На другой конец света.
— А ты не мог бы вернуться?
— Не мог бы.
— Даже если я очень попрошу?
— Даже если очень попросишь.
— Тогда, может быть, я сама к тебе приеду?
— Попробуй. Но не уверен, что ты застанешь меня дома.
Дверь в квартиру была открыта. Я вошла и увидела Арсения. Он сидел на подоконнике и смотрел в окно. Конечно, он слышал, как я вошла, но не повернулся. Я приблизилась к нему.
— Когда ты уехал, — сказала тихо, — выяснилась пренеприятнейшая вещь. Оказывается, ты единственный мужчина на свете, которого я хотела бы видеть рядом.
— Сочувствую.
— Может, ты перестанешь злиться и скажешь, что любишь меня?
— Я тебя люблю, что дальше?
— Прости меня, пожалуйста, — пробормотала я, давясь слезами. Он вздохнул и протянул руку.
— Уже простил. Иди ко мне.
Я устроилась на его коленях, а он меня поцеловал.
— Наверное, я правда дура, — сказала я через некоторое время. — Но жить с тобой — все равно что сидеть на бочке с порохом. Эти твои девицы…
— Маруся, заткнись, пожалуйста, — взмолился он. — Ну, какие, к дьяволу, девицы? Я люблю тебя. Ты в состоянии это понять?
— Все мужчины так говорят…
— Хорошо. Даю слово: если когда-нибудь я посмотрю на другую женщину… то съем собственную шляпу.
— Да? Пожалуй, я упакую ее в красивую коробку и буду хранить до самой смерти.
Он вновь меня поцеловал, а я, отстранившись, спросила:
— Скажи, ты в самом деле мог бы видеть во мне врага?
— Мог бы, — кивнул он с усмешкой. — Врага, за которого не жаль отдать жизнь.
