Согласно полученным гестапо данным, только за два дня до ареста Лебера была достигнута договоренность о взрыве одной из двух бомб, имеющихся у Штиффа. 3 июля Штифф и Штауффенберг встретились в Берхтесгадене, где Гитлер проводил первую половину июля, и разработали детали покушения совместно с генералом Фельгибелем – руководителем службы связи вермахта. Встреча произошла в доме генерала Эдуарда Вагнера, обер-квартирмейстера вооруженных сил, который присоединился к Сопротивлению в 1943 году. Обстоятельства казались самыми благоприятными, потому что в калейдоскопе гитлеровских военных назначений Рундштедт только что был заменен Клюге, который легче поддавался влиянию руководителей Сопротивления, чем Рундштедт.
Моральный дух в командовании Западным фронтом был далеко не на высоте. 17 июня Гитлер решился покинуть свою безопасную ставку, прилетел во Францию и был приведен в бешенство пораженческими докладами, сделанными Рундштедтом и Роммелем, которые требовали заключения мира до полного разрушения Германии. Он отказался разговаривать на эту тему, жадно съел поданное ему блюдо из риса и овощей, не забыв, однако, о предварительной дегустации другим лицом, чтобы убедиться в отсутствии яда, проглотил обычную горсть таблеток и поспешил обратно в Берхтесгаден. Незадолго до этого случайный Фау-снаряд взорвался возле его штаба. Учитывая, что русские уже подходили к восточным границам Польши, да и немецкие армии на западе находились на грани полного разгрома, Рундштедт и Роммель в конце месяца рискнули еще раз воззвать к здравомыслию Гитлера, посетив Берхтесгаден. В результате этой попытки Рундштедт был уволен.
Когда Тресков, задыкавшийся в изоляции на Восточном фронте, услышал о новом назначении Клюге, он решил возобновить свое влияние на генерал-фельдмаршала, для этого разделяющее два фронта расстояние не показалось ему слишком большим. Правда, перед этим он дошел до того, что предложил Штауффенбергу, пока Рундштедт еще оставался на посту, чтобы Шпейдель совершил грубую тактическую ошибку, которая позволила бы союзникам прорвать линии немецких укреплений. Теперь он отправил послание лично Клюге, предложив то же самое, и получил ироничный ответ, что прорыв так или иначе произойдет и для этого немецкому командующему вовсе не нужно вмешиваться. Клюге не спешил открыто присоединиться к заговорщикам и потому отказал Трескову в переводе с Восточного фронта в свой штаб. Он вовсе не желал постоянно иметь у себя под боком этого беспокойного человека. Штауффенберг, открывший перед Фроммом все карты, убеждая в необходимости освободиться от Гитлера, достиг не большего успеха, чем Тресков с Клюге. Это были люди одной породы – их политика, независимо от сказанного ими в личной беседе, заключалась в ожидании. Они хотели выждать, чтобы иметь возможность после переворота присоединиться к победившей стороне. Штауффенберг посоветовал Трескову оставаться на востоке, пока не будет вызван в Берлин. Теперь ожидаемое могло произойти в любой день. Штауффенберг решил лично осуществить покушение на жизнь фюрера.
В это же время предпринимались попытки скоординировать штабную работу Берлина и Парижа для момента переворота. Учитывая расхождение взглядов и отсутствие совещаний личного состава и налаженной связи, это было совсем не просто. Роммель все еще не соглашался с идеей убийства. Он считал весь заговор плохо спланированным и организованным. Однако существовали прочные связи между Штауффенбергом в Берлине, начальником штаба Роммеля Шпейделем и главой военной администрации во Франции Штюльпнагелем. Во многих отношениях военные лидеры во Франции были лучше подготовлены к перевороту, чем их коллеги в Германии, где командующий армией резерва Фромм представлял собой более сложную политическую загадку, чем Клюге. Клюге всегда колебался, и, когда он впервые появился во Франции, прибыв прямо от фюрера, он, казалось, мог только цитировать слова Гитлера. Но потом он быстро осознал неразрешимую сложность ситуации, в которую его поместил глава государства. По словам Шпейделя, Клюге понимал, что «Гитлер живет в мире иллюзий, когда же они рассеиваются, он начинает искать очередного козла отпущения». И он решил послать кузена Штауффенберга Цезаря фон Хофакера в Берлин, чтобы тот сообщил Беку о его согласии поддержать переворот всеми имеющимися в его распоряжении силами после смерти Гитлера. Но, как и Роммель, Клюге не желал участвовать в убийстве. Хофакер – человек, по словам Шпейделя, многочисленных «политических талантов, горячего темперамента и дара убеждения», в самый ответственный период, с 9 по 15 июля, действовал в качестве связующего звена между Берлином и немецкими командирами во Франции. Именно в это время было решено, что Роммель направит Гитлеру ультиматум, после чего будет считать себя свободным от обязательств перед фюрером и направит все свои силы и влияние на заключение мира с западными союзниками
[20].
Штауффенберг, вдохновленный сообщениями Хофакера из Франции и страстно желающий освободить из тюрьмы Лебера, подготовил два покушения на жизнь Гитлера с применением британских бомб, которые раздобыл Штифф. Они имели место 11 июля и 15 июля, в день, когда Роммель направил ультиматум.
В среду 11 июля Штауффенберга вызвали в Оберзальцберг для доклада Гитлеру о положении дел в армии резерва. Он вылетел специальным самолетом, захватив с собой портфель, в котором лежала одна из бомб замедленного действия. Опасаясь гестапо, он решил, что Гиммлера необходимо убить вместе с Гитлером, а если получится, то и Геринга вместе с ними. Это вполне понятное и заманчивое желание устранить одновременно как можно больше нацистских лидеров на деле оказалось блажью, которую Сопротивление не должно было себе позволять.
Штауффенберга сопровождал адъютант, капитан Клаузинг
[21], который должен был обеспечить, чтобы машина для возвращения в аэропорт после убийства была готова немедленно выехать. Штауффенберг собирался сделать доклад Гитлеру, запустить механизм взрывателя и выйти из комнаты, оставив в ней свой смертоносный портфель. Но, войдя в комнату для совещаний, Штауффенберг обнаружил, что ни Гиммлера, ни Геринга среди присутствующих нет. Извинившись, он покинул помещение и позвонил в Берлин Ольбрихту. Было решено отказаться от покушения. Поэтому, сделав доклад, крайне разочарованный Штауффенберг вернулся в аэропорт и принес обратно портфель с бомбой
[22].
Получив в начале июля от агентов из Германии информацию о неизбежности путча, Гизевиус решил вернуться в страну, чтобы не пропустить исторический момент. Он прибыл в Берлин 12 июля и сразу сообщил об этом всем главным заговорщикам. Он навестил Бека в его маленьком домике в Лихтерфельде, который чудом уцелел и стоял один среди руин разрушенных бомбежками зданий. Он повидался со старыми друзьями – Теодором и Элизабет Штрюнк. Теодор, служивший в абвере, приезжая по делам службы в Швейцарию, всегда сообщал Гизевиусу новости. Жилище Штрюнка с большим подвалом в последние дни стало местом сбора членов Сопротивления. 12 июля с Гизевиусом встретились Штауффенберг и Герделер. Герделер, хотя и держался прямо, выглядел усталым и постаревшим. Он постарался уклониться от встречи со Штауффенбергом, которого, как признался Гизевиусу, недолюбливал.
