Остававшаяся в душе австриячкой, принцесса считала этот странный, эксгибиционистский версальский протокол смешным и открыто заявила об этом. Должно быть, она пожаловалась на это не тому, кому следовало, потому что ее реакция не снискала ей друзей при дворе и лишила той минимальной поддержки и доброжелательности, которые она до этого имела. Ее единственный австрийский «друг», граф Мерси, советник из Вены, на деле шпионил за принцессой по поручению ее матери и докладывал Марии Терезии о каждой оплошности дочери.
В многочисленных письмах императрица требовала, чтобы Мария Антуанетта лучше одевалась, постаралась стать своей и вела себя как француженка. Она напоминала дочери о необходимости соблюдать французские традиции, пусть даже глупые, и быть милой с представительницами королевской семьи, определявшими придворный протокол. Что более важно, Марии Антуанетте следовало немедленно прекратить открыто насмехаться над распущенной и стервозной любовницей короля (Людовика XV) мадам Дюбарри.
На самом деле именно это стало самой большой из ранних ошибок Марии Антуанетты. Хотя никто, кроме влюбленного Людовика XV, не мог выносить Дюбарри, «бывшую актрису», они с королем были неразлучны. (Наиболее вероятная причина – его кошелек.) Все при дворе об этом знали и вежливо вели себя с любовницей и фавориткой его величества. Но Мария Антуанетта сочла Дюбарри особенно гротескной и, побуждаемая злобными сестрами короля, устроила целое представление по поводу отсутствия вкуса у любовницы короля. Когда Марии Терезии донесли о стратегической ошибке дочери, она потребовала от той немедленного примирения с фавориткой. Она напомнила Марии Антуанетте, что ее главная задача «понравиться», хотя бы только для того, чтобы передавать информацию домой и продвигать австрийские интересы за границей, в первую очередь с помощью задушевных разговоров в постели.
Мария Антуанетта была несчастна. Она тосковала по дому, ее не любили. С самого начала она получила прозвище Австриячка, потом ее стали называть еще хуже – Отрюшьенн, что в приблизительном переводе означает «страусиха-сучка». Это был злобный каламбур французов, высмеивавших и ее иностранное происхождение, и ее чрезмерные усилия нравиться людям, особенно после того, как она начала отчаянно пытаться поменять свои вкусы в одежде, чтобы выглядеть француженкой.
А потом был еще ее муж.
Людовик XVI был, со всех точек зрения, милым мальчиком и ничем больше. Вот как его описывал придворный современник: «В его повадке нет ничего высокомерного или царственного. Он производит впечатление крестьянина, бредущего за своим плугом»
[83]. У него не было ни интереса, ни способностей к управлению страной. Его социальные навыки были ограниченными, и самое странное (во всяком случае, для его семьи, известной своим распутством): он как будто совершенно не интересовался девушками, и в наименьшей степени его привлекала невероятно хорошенькая и очаровательная принцесса, на которой он только что женился. Помимо обязательной для королевских отпрысков охоты он был одержим изготовлением ключей и замков. Я не шучу.
Людовик признался своему деду, что он влюблен в свою молодую жену, но ему просто требуется «больше времени, чтобы преодолеть свою робость»
[84]. Поначалу его дед, известный ходок, настаивал на том, чтобы все оставили Людовика в покое, когда его внук не исполнил супружеские обязанности. Но супружество оставалось девственным более семи лет, уже после смерти Людовика XV и коронации Людовика XVI. Причина семилетнего королевского воздержания до сих пор остается загадкой. Но, по мнению признанного биографа Антонии Фрейзер, Людовик XVI действительно имел «экстраординарные сексуальные проблемы», которые были поводом для злобных пересудов как в Версале, так и в Париже. Может быть, он предпочитает мужчин? Или она – женщин? Наверное, она во всем виновата, ведь всем известно, что австриячки фригидны… Домыслы, слухи, сплетни – все это было похоже на то вмешательство в личную жизнь, от которого страдают знаменитости нашего века.
Когда Людовик XV внезапно скончался в 1774 году, спустя четыре года после приезда Марии Антуанетты, все еще остающуюся девственницей королеву-тинейджера короновали вместе с ее социально неуклюжим мужем. Ему приписывают эту пророческую фразу: «Храни нас, Боже, поскольку мы слишком молоды, чтобы править»
[85].
Безусловно.
Все сразу же покатилось по наклонной плоскости. Всего лишь несколько месяцев спустя в Париже произошел первый хлебный бунт. Голодающие крестьяне собрались, чтобы попросить помощи после очередного страшного неурожая. Что оставалось делать одинокой молоденькой девушке, оказавшейся в окружении пассивно-агрессивных враждебных чужестранных придворных, вынужденной участвовать в унизительных публичных спектаклях и терпеть неудавшийся брак без секса и постоянный, пусть и в письмах, контроль матери?
Веселиться как рок-звезда
У Марии Антуанетты не было никакой реальной политической власти. В действительности от нее требовалось быть привлекательной, и не более того. Но что бы она ни делала, ей не удавалось понравиться никому. Ее называли бесплодной, фригидной, но при этом упорно обвиняли в супружеской неверности. Марию Антуанетту подозревали в том, что она шпионит в пользу австрийцев. В некотором смысле так оно и было, вот только шпионкой она оказалась никудышной. Мата Хари из нее не получилась, да и на мужа, не заглядывавшего в ее спальню, ей никоим образом влиять не удавалось. Поэтому и австрийцы были ею не слишком довольны. Мария Антуанетта разочаровала всех, о чем ее мать не уставала напоминать ей.
Поэтому она поступила так, как поступила бы на ее месте любая несчастная пятнадцати– или шестнадцатилетняя девочка, оставшаяся без присмотра и с пустой кредитной карточкой. Мария Антуанетта проигнорировала ненавистников и отправилась на вечеринку вместе с теми, кого историк Саймон Шама называл «неким подобием подружек-старшеклассниц». Потом еще одна вечеринка, и еще одна, и еще одна. В действительности Мария Антуанетта в течение пяти-шести лет практически не возвращалась домой с вечеринок. Она восстала, как нелюбимый, униженный подросток. Шама утверждает, что «она не хотела слушать… тетушек, определявших королевский протокол в Версале»
[86]. При поддержке своих новых «лучших подруг», принцессы де Ламбаль и графини де Полиньяк, она лишь смеялась над выговорами или неодобрением королевской семьи, поступая так, как ей нравилось. Биограф Антония Фрейзер утверждает, что Мария Антуанетта таким образом «компенсировала», хотя историк Саймон Шама списывает ее поведение на незрелость. В любом случае она закружилась в водовороте вечеринок и трат, решив перещеголять версальский двор в его собственных опасных играх. И Мария Антуанетта никогда не спрашивала, кто и как будет оплачивать счета.
