— Нет-нет. Конечно. Все в порядке. Ты мне только скажи,
когда и где.
— Ты ведь знаешь. Крот, что я не люблю трепаться до
начала операции. В таких вопросах нельзя никому верить. Ты лучше подготовь
двоих очень надежных ребят. Они с нами на дело пойдут.
— Только двоих? — скептически спросил Крот.
— Делай, как я тебе говорю. Возьми лучше своих
«шестерок», которые за тобой повсюду ходят, чтобы не было чужаков. И вчетвером
возьмем весь навар.
— Десять миллионов? — встрепенулся Крот.
— Да.
— Но как мы их возьмем? Для этого нужно десять
чемоданов. Ты ведь знаешь, мы с ребятами много раз проверяли. В один «дипломат»
влезает не больше одного миллиона.
— Не беспокойся. Наша добыча войдет в один «дипломат».
Мы с тобой будем брать другие ценности. Деньги нам ни к чему.
— Какие ценности? — заволновался Крот. —
Какие ценности? Значит, мы берем не деньги?
— Конечно, нет. Зачем нам возиться с бумажками. Мы
возьмем бриллиантами.
— Где? — вздрогнул Крот. — Где мы их возьмем?
— Не гони, — улыбнулся Счастливчик, — узнаешь
все в свое время.
— Хорошо, — быстро согласился его алчный
собеседник, — только ты все точно просчитай. Может, мне взять людей
побольше?
— Нет. Будут только мешать. Вчетвером мы возьмем всю
кассу.
Счастливчик посмотрел на часы. Сегодня он должен был опять
увидеться с Катей. Первая встреча, состоявшаяся несколько дней назад, была
очень тягостной для обоих. Он с трудом оторвался от наблюдения «шестерок»
своего ретивого компаньона и успел на встречу с посланцами Тарасова. Двое
мрачных громил отвезли его непосредственно в тюрьму, где в камере вместе с
тридцатью другими женщинами находилась и Катя.
Екатерина Сорокина давно была его любовницей. Они
встречались, иногда он оставался у нее дома, иногда она приезжала к нему в
гостиницы. Когда его арестовали, она носила ему передачи в тюрьму. И когда его
осудили, даже раза два приезжала к нему в колонию. Она была симпатичной, милой
молодой женщиной без особый претензий, отзывчивой и доброй. Он не любил ее, она
просто ему нравилась, и он часто отдыхал в ее компании. Катя обладала удивительно
мягким, покладистым характером. И одним из ее главных достоинств была
абсолютная отстраненность от всех дел Счастливчика. Она никогда не задавала
ненужных вопросов, не страдала излишним любопытством.
Когда Тарасов сообщил о ее аресте, он с трудом удержался,
чтобы не врезать полковнику по его наглой физиономии. Но в той игре, которую он
тщательно продумывал все эти дни, срываться было нельзя. И поэтому он поехал на
первую встречу в сопровождении двоих людей Тарасова. И даже сдержался, когда
увиделся с Катей, бросившейся с плачем ему на грудь. Всхлипывая, она
рассказала, как у нее дома нашли наркотики, как проводили обыск, как ее
забирали в эту тюрьму.
Она была испугана, раздавлена свалившимся на нее несчастьем,
тем более страшным оттого, что она не понимала ни его причин, ни истинного
смысла случившегося.
— Я не виновата, шептала сквозь следы молодая женщина,
а он стоял, сжимая кулаки, и ничего ей не мог ответить.
Лишь на прощание он пообещал приехать к ней еще раз и
вытащить ее из этой тюрьмы. После этой встречи он не спал всю ночь. И только к
утру следующего дня понял, что его план постепенно выкристаллизовывается.
Именно поэтому он разрешил Кроту приехать на встречу вместе с Пирожковым и дал
последнему задание отобрать нескольких молодых парней для операции.
На вторую встречу с Катей он отправился, уже зная, что
именно он хочет.
Однако на этот раз его еще больше раздражала и тюремная
обстановка, и молчаливые сопровождающие, и специфический запах тюремного
пространства.
Катя выглядела хуже, чем в первый раз. Отчетливо
обозначились круги под глазами, она нервно оглядывалась. И уже не стала
плакать, увидев его перед собой. Она просто всхлипнула и подошла к нему, чтобы
дотронуться. К счастью, Тарасов разрешил им встречаться в отдельных помещениях,
где заключенные могли разговаривать со своими адвокатами. Правда, радость
встречи портили сопровождающие Счастливчика наблюдатели, молча сидевшие в
комнате. Он что-то говорил, а она все время молчала, словно думая о своем. И
потом вдруг очень тихо спросила:
— Когда ты меня отсюда вытащишь?
— Что? — прервал он свой рассказ.
Она смотрела на него, ничего больше не говоря, и он понял,
что просто обязан промолчать. Он бережно взял ее руку, осторожно поднес к
губам.
— Ты выйдешь через неделю, — твердо сказал
он, — я тебе обещаю, — пробормотал он, легко касаясь губами ее
волос, — ровно через семь дней ты отсюда выйдешь и никогда больше сюда не
попадешь. Ты мне веришь?
— Да, — пробормотала она сквозь слезы.
— Я буду приезжать каждый день, — тихо сказал
он, — а ровно через семь дней тебя освободят. Честное слово.
— Да, — попыталась улыбнуться она, но у нее не
получилось.
Примерно в это же время Пирожков встретился на
конспиративной квартире с подполковником Гвоздевым.
— Ему нужны люди, — радостно сообщил
Пирожков. — Ему нужны четверо помощников.
— Он все-таки прокололся, мстительно сказал
Гвоздев, — значит, он планирует новое дело. Я так и думал. Он сказал, для
чего ему нужны помощники?
— Нет. Он попросил найти ему четверых крепких ребят. Но
не молодняк, а «бойцов», лет по двадцать пять — тридцать. Сказал, что они нужны
ему для дела.
— И ты пообещал найти?
— Да, — кивнул Пирожков, — я думаю отобрать
самых надежных.
— Нет, — решительно возразил Гвоздев, — я
отберу сам. Он ведь не сказал, для чего именно они ему нужны. Или ты опять
решил мне соврать?
— Нет-нет. Он точно ничего не сказал.
— Тогда я дам своих людей, их ты ему и предложишь. И
без вольностей, Пирожков, сам понимаешь, не тот случай.
— Все время вы меня оскорбляете, господин
подполковник, — обиженно заметил Пирожков.
— Это ты у нас господин. Холеный и при деньгах, —
насмешливо сказал Гвоздев.
— Ну, товарищ подполковник, — согласился Пирожков.
— Нет, — снова возразил Гвоздев, — это я для
других товарищ, а для тебя гражданин подполковник. Для тебя ничего не изменилось,
Пирожков, даже если ты еще одну золотую цепь себе на шею наденешь.
Пирожков почему-то потрогал свою золотую цепь. Это был
своеобразный атрибут неинтеллигентных людей. Золотые цепи на шеях мужчин,
появившиеся в девяностые годы, стали так же привычны, как и роскошные перстни,
которые нацепили на свои мясистые пальцы нувориши. Когда на цепи висел крест,
это еще было понятно и привычно. Но когда стали болтаться просто золотые цепи,
выставляемые напоказ, то ничего, кроме иронии, у нормальных людей они не вызывали.
Однако многие, и не только уголовники, продолжали носить такие золотые цепи, не
обращая внимания на ироничные улыбки вымирающих интеллигентов.
