Однако с этого дня и за Счастливчиком, и за Кротом было
установлено самое тщательное наблюдение. Мобильные телефоны обоих были взяты на
прослушивание. За ними пустили следить целые группы оперативников. Но
Счастливчик был неуловим.
Он легко уходил от преследования, словно издеваясь над
нашими оперативниками. И также легко появлялся в поле их наблюдения, будто
ничего не боялся.
А над нами продолжали сгущаться тучи. Мотин уже серьезно
требовал не просто нашего отстранения, а передачи дела в прокуратуру и нашего
ареста за намеренный отказ выполнять действия командиров в боевой обстановке.
Он так и формулировал свои обвинения. Мы были не просто трусы и дезертиры, мы
были подонки, оставившие своих товарищей на поле боя, и именно мы были
косвенными виновниками гибели всей группы. Чего только мы не наслушались за эти
дни от Мотина. Иногда мне казалось, что человеческой глупости не может быть
предела.
Или Мотин просто хотел выслужиться? Но тогда почему он так
старался нас утопить? Возможно, ему просто нужны были виноватые?
За два дня до окончания срока, который нам назначил Счастливчик,
нас вызвали к самому генералу Мальцеву. Мы знали, кем именно был этот Мальцев.
Его фамилию знал каждый офицер в министерстве. Это был начальник управления
собственной безопасности министерства. И мы знали, что визит к нему не сулит
нам ничего хорошего.
В кабинете, кроме него, сидели еще несколько человек.
Полковника Тарасова, который нас допрашивал, мы уже знали. Из городского
управления пригласили самого Панкратова, который сидел справа от генерала
Мальцева. Рядом с Панкратовым устроился и Горохов. Он был мрачен, а когда мы
вошли в комнату, он отвернулся, словно опасаясь выдать наши отношения. В
кабинете находился и красномордый Мотин, который даже не стал с нами
здороваться, когда мы вошли в кабинет, а просто брезгливо придвинул к себе наши
личные дела. Он, очевидно, считал, что для нас все уже кончено.
— Садитесь, — строго приказал генерал.
Собственно, в кабинете было даже два генерала. Панкратов и
Мальцев. Но они были в этот момент в разных весовых категориях. Мальцев
выступал в роли обвинителя и судьи в одном лице, а Панкратова в лучшем случае
можно было считать свидетелем со стороны обвиняемых. Мы уселись на стульях.
— Неприглядная картина получается, — вздохнул
Мальцев, покосившись на Панкратова, — наши сотрудники считают, что ваша
вина доказана материалами дела и свидетельскими показаниями. Подполковник Мотин
убежден, что вас четверых нужно вычистить из органов и передать дело в
прокуратуру.
При этих словах Панкратов громко крякнул и, оглядевшись по
сторонам, нахмурился.
— Я решил лично встретиться с вами, чтобы разобраться
во всем, прежде чем мы примем решение, — продолжал Мальцев. —
Обвинения против вас выдвинуты серьезные. Фактически вас обвиняют ни мало ни
много — в пособничестве убийцам вашего подполковника и ваших товарищей. Так что
вы хотите нам сказать? И учтите, что это ваше последнее слово. Мы больше не
намерены церемониться с вами.
Мы переглянулись. Все смотрели на Хонинова. После смерти
Звягинцева он был для нас командиром. Он понял наши взгляды и попросил
разрешения сказать несколько слов. Мальцев кивнул, разрешая Хонинову говорить.
И тогда тот выдал текст примерно следующего содержания:
— Мы с самого начала готовы были сотрудничать со
следователями, расследующими обстоятельства случившегося. Мы готовы были
рассказать обо всем, дать любые показания, чтобы помочь вам найти тех подонков,
которые убили наших товарищей. Но нас никто не слушал. Нам удалось установить,
что кто-то выдавал наши действия другой стороне.
— Конкретнее, — заорал Мальцев.
— Бессонов, — назвал фамилию предателя Сережа, и у
него дрогнуло лицо, — он передавал обо всех наших передвижениях, обо всех
подробностях нашей операции. Когда Дятлов догадался об этом, он его убил,
задушил той самой леской, которую купил за несколько дней до этого в магазине.
Это легко проверить.
— Кому передавал сведения Бессонов? — спросил,
нахмурившись, Панкратов.
— Полковнику ФСБ Баркову.
— Его застрелили еще два месяца назад. Вы о нем
говорили и следователям прокуратуры, — напомнил Мальцев.
— Но мы не сказали о том, что за несколько часов до операции
журналистке Людмиле Кривун позвонили из министерства и предложили принять
участие в операции. Ей позвонили в десять часов вечера. А сообщение Метелиной
пришло только в одиннадцать. Значит, звонивший заранее знал, что должно было
произойти нечто такое и именно в два часа ночи.
— Откуда вы это узнали? — быстро спросил
Панкратов.
— Людмила Кривун рассказала об этом Никите Шувалову
перед своей смертью.
Теперь все смотрели на меня.
— Да, — сказал я, понимая, что нужно
говорить, — она мне рассказала обо все в поезде.
— Почему вы об этом молчали? — нервно спросил
Панкратов, не дожидаясь, когда задаст вопрос Мальцев.
Я немного смутился.
— Говори! — закричал генерал Панкратов, ударив
кулаком по столу.
— Я узнал, кто звонил Кривун, и тогда вычислил
предателя, — наконец произнес я, чувствуя на себе настороженные взгляды со
всех сторон, — предателем был Миша Бессонов.
— Поэтому ты с ним подрался? — быстро ввернул
Горохов.
Он явно пытался нам помочь. Я согласно кивнул.
— Людмиле Кривун звонили из министерства, — напомнил
мне генерал Мальцев, — вы можете назвать фамилию офицера, который звонил
журналистке накануне операции?
— Да.
— Имя? — требовательно спросил Мальцев.
— Подполковник Решко, — тихо сказал я.
Наступила тишина.
— Бывший помощник Александра Никитича, — очень
неприятным голосом уточнил генерал Мальцев, — убитый несколько дней назад.
Мы как раз занимались разработкой этого типа. Он был переведен в управление
кадров.
— Почему вы не сказали об этом раньше? — спросил
Панкратов.
Я сидел, опустив голову.
— Мы все виноваты, — тут же взял на себя мою вину
Сергей Хонинов, — мы все знали о Решко.
— Нет, — отчаянно крикнул я, — не правда. Я
рассказал им об этом только недавно. Я не хотел никого вмешивать. Я хотел сам
все узнать. Но Решко ушел в отпуск сразу же после смерти своего шефа и вернулся
только недавно.
— Нужно было нам все рассказать, — покачал головой
Горохов, — мы могли бы вместе что-нибудь придумать.
Отвечать мне было нечего. Он был прав.
— Решко, — задумчиво сказал Мальцев, посмотрев на
остальных офицеров, сидящих в его кабинете. — С кем же он был связан?
Все молчали.
— Эх, Мотин, Мотин, — укоризненно произнес
Мальцев, — вечно ты торопишься, все у тебя виноватые, чуть парням жизнь не
сломал. И откуда только такие, как ты, берутся?
