Полевое управление 7-й армии было образовано в июле 1914 г. при штабе Одесского военного округа. В задачу армии входила охрана побережья Черного моря и границы с Румынией. В октябре 1915 г. управление было переведено в район Трембовль – Чертков. Командующим армией с самого начала войны был генерал от артиллерии Владимир Николаевич Никитин (19 июля 1914 – 19 октября 1915). Затем его сменил генерал от инфантерии Дмитрий Григорьевич Щербачев (19 октября 1915 – 11 апреля 1917). Начальником штаба 7-й армии являлся генерал-майор Николай Николаевич Головин (24 октября 1915 – 17 апреля 1917). Первоначально при создании 7-й армии предполагалось двинуть ее в Сербию, однако Румыния (сохранявшая на тот момент нейтралитет) воспротивилась проходу русских войск через ее территорию. После этого выдвигались планы проведения армией десантных операций – на болгарском побережье и для захвата Константинополя. Однако генерал Д.Г. Щербачев (1857–1932), не веривший в успех десантных операций, решительно воспротивился этим планам. Фактически в течение 2 месяцев армия простояла в Бессарабии, не предпринимая каких-либо активных действий. В последних числах ноября 1915 г. началась перевозка войск по железным дорогам на Гусятин и Волочиск. В середине декабря армия Щербачева начала продвижение от Серета на Стрыну, но атаки понесли неудачу. При планировании общего наступления в 1916 г. А.А. Брусилов отвел 7-й армии вспомогательную роль. В ее состав был переведен и 2-й кавалерийский корпус, который находился в резерве.
Шли обычные фронтовые будни.
Стоит заметить, что Верховное командование возлагало в годы Великой войны свои надежды в действующей армии на кавалерию, как на наиболее мобильные и эффективные воинские формирования.
В составе русской армии числилось всего 16 кавалерийских дивизий и 3 отдельные кавалерийские бригады. Они в свою очередь объединяли в общей сложности: 57 полков регулярной кавалерии, в т. ч. 22 драгунских (считая не имеющие порядкового номера Приморский и Крымский конные полки), 17 уланских и 18 гусарских полков. Кавалерийские дивизии, имевшие номера с 1-й по 15-ю, были организованы единообразно, включая по одному гусарскому, уланскому и драгунскому полку с теми же номерами (в дивизию входило также по одному казачьему полку); 16-й, 17-й и 18-й драгунские полки входили в состав Кавказской кавалерийской дивизии. 1-я отдельная кавалерийская бригада включала 19-й драгунский и 16-й гусарский полки, 2-я бригада – 17-й и 18-й гусарские, а 3-я – 16-й и 17-й уланские. Приморский драгунский полк входил в состав Уссурийской конной бригады, а 20-й драгунский и Крымский конный существовали отдельно (во время войны они были сведены в 4-ю отдельную кавалерийскую бригаду вместе с ново созданным полком Офицерской кавалерийской школы). Кроме того, существовало 8 запасных кавалерийских полков: 1-я запасная кавалерийская бригада включала 2-й, 4-й и 6-й, 2-я – 1-й, 3-й и 7-й и 3-я – 5-й и 8-й полки, а также Кавалерийский запасный дивизион. К 1914 г. в кавалерии начитывалось до 3,5 тыс. офицеров
[446]. В годы Первой мировой войны были сформированы Кавказская туземная («Дикая») конная дивизия, Текинский конный полк, шесть Заамурских конных полков и шесть Прибалтийских конных полков. На особом положении в действующей армии находились 1-я, 2-я и 3-я гвардейские кавалерийские дивизии, в состав которых входили элитные кавалерийские лейб-гвардейские полки.
Великий князь продолжал регулярно вести свой фронтовой дневник. Он, в частности, 7 марта 1916 г. записал:
«Бои под Верден, которые продолжались четыре недели, начали стихать, и немцы, которые потеряли там не менее 200 т., ничего не добились»
[447].
Наступательный порыв немецких войск под Верденом во Франции был охоложен предпринятым русским наступлением по просьбе и во имя спасения союзников по Антанте, несмотря на сложные условия весенней распутицы. Прорывы фронта не удались, но помощь французам была осуществлена. В связи с такой тактикой командования приходилось все чаще слышать, начиная с зимы 1915–1916 гг., циркулировавшую среди солдатской массы фразу:
«Союзники решили вести войну до последней капли крови русского солдата».
Михаил Александрович фиксировал в дневнике все более или менее значимые события, регулярно писал супруге письма. В его дневнике от 16 марта читаем:
«В 10 ч. я сделал смотр в поле роте Самокатчиков (280 чел.). Вернувшись, писал Наташе. Завтракали в 12 ч., после чего поехали в двух автомобилях к кн. [Н.П.] Вадбольскому на фольварк Шманковчики, а оттуда с ним в село Чарноконце. Там в поле были построены уланы Его В[еличества] и Гродненские гусары, с которыми я прощался, они на днях переезжают на Северный фронт и войдут в Гвардейский отряд. После смотра я заехал на фольварк, где собрание улан, и нас угостили чаем и пели песенники. В 5½ мы поехали к себе и, вернувшись после семи часов, вскоре обедали. Ларька [Воронцов-Дашков] и Керим [Эриванский] возвратились из Кабардинского полка к обеду. Я лег рано…»
[448]
Через десять дней он сделал следующую запись в дневнике:
«26 марта. Суббота.
Копычинце.
9¼ мы поехали в Высучку, куда приехали в 11¾, и я прощался с Черкесами, Ингушами, Чеченцами, пулеметчиками и 1-й Конно-горной батареей. Затем поехали в усадьбу, где штаб дивизии накормил нас завтраком, кроме всех штабных были командиры полков. Играли трубачи Черкесского полка. Я навестил кн. [Д.П.] Багратиона, кот[орый] лежал, простудился. Среди трубачей один оказался отличным пианистом, а другой скрипачом, они в столовой демонстрировали свой талант. В 4 ч. мы поехали в Тлусте, где я прощался с Кабардинцами, Дагестанцами, Татарами, пулеметчиками и 2-й кон[но-] гор[ной] бат[ареи]. Как тут, так и там, мне пришлось сказать прощальное слово. Затем там же, в поле, Татары пригласили нас на чашку чая под шатром. В 6¼ мы поехали в Копычинце. Проезжая Чортков я сделал визит ген. [В.Е.] Флугу. Приехали к себе к обеду. Лег рано. Погода была холодная, пасмурная при сильном ветре, пыль страшная.
Слово мое было следующего содержания:
“Господа офицеры и всадники, я с грустью прощаюсь сегодня с вами, но всегда буду помнить то время, когда я командовал Кавказской Туземной Конной дивизией и вашу беззаветную службу Родине и Царю.
Георгиевским крестом и оружием, которыми я был удостоен, я всецело обязан вашей доблестной работе.
Господа офицеры, сердечно благодарю вас за честно исполненный долг, а вам, мои храбрые всадники, спасибо за вашу отличную боевую службу”»
[449].
Император Николай II собрался вновь посетить Юго-Западный фронт. Перед этой поездкой императрица Александра Федоровна в письме от 26 марта обращала внимание своего супруга на поведение некоторых членов Императорской фамилии:
