Но теперь мы находились в Северной Пацифике, и здесь на глубине 50 метров наступил полный мрак. К тому же нас сильно несло течение. Пока мы погружались, аппарат снесло на глубину 90 метров.
Первый контакт с вулканом – чувствительный удар о его каменные «ноги». Аппарат тряхнуло, как «жигули» при наезде на «лежачего полицейского». Сапожников скрежетал зубами, выплевывая, как шелуху семечек, самые употребляемые в народе слова из нашего могучего русского языка.
Однако обошлось.
Я взглянул в иллюминатор. Там – волнистое песчаное дно. Рябь, как в реке. Это признак сильного придонного течения. Но мы и сами это почувствовали. Течение поддавало нам в корму, и «Север-2» то и дело козлил, чиркая носом по песку. Толщина слоя песка была, по-видимому, небольшая, сантиметров десять, под ним – каменная плита. Ее негостеприимную жесткость мы чувствовали по скрежету металла о камень.
Сапожников перешел в носовой отсек. Он уселся на широкий ремень повиснув над нашими головами; его ноги болтались возле двух нижних иллюминаторов. Что делать, неудобство пришлось терпеть, зато теперь капитану было легче управлять аппаратом. Глядя в центральный иллюминатор, он, благодаря выносному пульту, ловко обходил выступы скал и громадные валуны. Ударов о дно теперь стало гораздо меньше.
Я посмотрел в левый нижний иллюминатор и увидел груды темно-коричневых валунов, россыпи гравия, округлые выступы вулканических скал и подумал: «Да, тут не мудрено зацепиться донным тралом». Словно в подтверждение моих мыслей в поле зрения появился обрывок толстого каната, другой его конец был намертво зажат в расщелине. Вот и все, что осталось от промыслового трала.
Сапожников взял круто влево, чтобы случаем не намотать висячий конец каната на винт. Он понимал: если намотаем, то останемся на дне навечно.
Миша Колесников едва успевал наговаривать на магнитофон свои наблюдения. Действительно, жизнь на морском дне, как говорится, била ключом. В поле зрения иллюминатора возникали то сахарно-белые губки, то ажурные мшанки, то перистые гидроиды, то все сразу, как на роскошной клумбе.
Вдруг за иллюминатором полыхнуло голубое зарево. Я невольно вздрогнул.
– Снял ската, – флегматично сказал Орлов. – Пока вы тут за камешками и губками смотрите, я уже уйму рыбы видел.
Я посмотрел направо. Там неспешно плыл пятнистый ромбовый скат – морская лисица. Скат лениво помахивал плавниками, готовый в любой момент уйти вперед. Похоже, скат воспринял наш аппарат как заблудившегося в незнакомой местности путника и решил показать нам дорогу в подводном царстве. Я посмотрел, что пишет Орлов в своем дневнике. Напротив слов «скат Raja sp.» он написал: «Ясно выраженная реакция сопровождения».
«Чувствуется школа Бориса Выскребенцева», – подумал я.
– А вот и кальмар! – воскликнул Миша.
Я приник к иллюминатору.
На нас с огромной скоростью мчался латунно-желтый «снаряд». Описав пологую дугу, «снаряд» ударился о верхний светильник и стал сползать вниз, вдоль носовой полусферы аппарата. Это был рыжеватый с подпалинами кальмар длиной около полуметра. Он был как будто под наркозом.
– Командорский, – определил Миша. – У него шкура рыжая.
– Вот так ударился! – вырвалось у меня. – Чего он так?
– Положительный фототаксис, – бросил Орлов.
– А если попроще?
– Свет действует на кальмаров, как красная тряпка на быка, – хохотнул Миша.
Мы попали в скопление кальмаров. Они «летали» с дикой скоростью, как снаряды. Никто из нас троих, вооружившись фотоаппаратом, не успевал даже на спуск нажать, когда кальмар появлялся в поле зрения, не говоря о наводке на резкость. Ударившись о светильник, кальмары бессильно сползали вниз по корпусу аппарата, находясь вне зоны действия наружной вспышки, и мы никак не могли их сфотографировать. Вся надежда была на широкоугольник: делая снимок почти наугад, можно было рассчитывать, что какой-нибудь кальмар случайно «залетит» в зону глубины резкости объектива.
Главное, что мы увидели: все кальмары держатся в придонном слое, не выше 3 м над грунтом. Для всех нас это было совершенным откровением. По моему понятию, кальмары должны были обитать в толще воды. Для большинства видов кальмаров это справедливо, но только не для командорского кальмара. Этот был какой-то ненормальный.
Мало того, что командорский кальмар упорно не желал подниматься высоко над грунтом, так он еще и норовил совсем лечь на дно. Освещенный прожектором, кальмар затаивался на дне, словно заяц. Кожа у него начинала играть всеми цветами радуги, от малинового до палевого.
– Это мимикрия, – обронил невозмутимый Орлов.
Из-за этой самой мимикрии сфотографировать кальмара было просто невозможно – он совершенно сливался с пестрым грунтом. Я и мои товарищи наугад сделали несколько снимков затаившихся на дне кальмаров, не особенно рассчитывая на удачные кадры.
«Север-2» всплыл на поверхность. После бани, которую приготовили специально для нас, начальник рейса собрал научную группу у себя в каюте.
– Вывод неутешительный, – подвел Помозов итог обсуждения. – Кальмары держатся преимущественно в придонном трехметровом слое, и вытащить их оттуда очень сложно. Ясно одно – донным тралом их ловить опасно.
– Точно, – кивнул я, – грунты каменистые, тяжелые. Зацепов и обрывов не избежать.
– «Что будем рекомендовать флоту», – спросил капитан Радченко.
– Может быть, перейти на разноглубинные тралы? – задумчиво сказал Помозов.
И тут Миша Колесников выдал:
– А что если их на свет ловить? Так же как ловят и других кальмаров!
От неожиданности этой простой, в общем-то, мысли у Помозова даже очки съехали на кончик носа.
– Действительно, интересная мысль – согласился начальник рейса. – Почему же она раньше никому в голову не приходила?
– Потому, – заметил капитан Радченко, – что до сих пор никто толком не знал, как командорский кальмар реагирует на свет. Для этого ведь нужно было «всего лишь» нырнуть на 150 метров.
– Очень здорово они реагируют на свет, – усмехнулся Колесников, – как лангусты на тухлую рыбу; значит, и в подсвеченную ловушку кальмары полезут, как лезли в ловушку лангусты на хребте Наска.
– А как в ловушки лампочки засовывать? – спросил я.
– Зачем лампочки? Есть химические источники света: вставил химическую «свечку» в ловушку, наловил кальмаров – и поднимай без хлопот! – заметил гидрохимик Паша Ковригин.
Вот к какому выводу мы пришли уже после первого погружения у подножия вулкана Прево. Еще несколько погружений убедили нас в правильности первых оценок поведения командорского кальмара.
Вторая задача – поиск скоплений равношипого краба – потребовала погружений на значительно большую глубину.
Спуски «Севера-2» проходили над склоном Курильского глубоководного желоба. Мы погружались обычно на глубину около 1000 метров, а затем поднимались вверх по склону. Когда аппарат двигался носом к склону, лучше был виден рельеф дна, грунт и все его обитатели.
