А тут еще немцы, видимо почуяв неладное, открыли беглый огонь. На устранение повреждений бросились все: воины вычислительного взвода, звукометристы с постов, даже шоферы. Как только ни бились они над обрывами, что только ни предпринимали, чтобы вновь и вновь соединить провода, которые раз за разом оказывались под траками очередного танка. Когда бронетехника остановилась на исходной и линии связи вроде бы удалось восстановить, обнаружилась новая беда: при подключении линий к звукоприемникам методом холодной пайки да еще в условиях ограниченной видимости и под обстрелом провода перепутали.
В какой-то мере ситуацию спасли находчивость и мастерство младшего сержанта Минина. Получая на один провод сигналы сразу с двух-трех звукопостов, он с помощью разведсхемы ухитрился – и как показало дальнейшее, довольно точно – сделать то, что на профессиональном языке называется «раздешифровать ленту». А проще говоря, восстановить, какой сигнал откуда идет.
Остальное довершили товарищи. Ценой невероятных усилий они наладили более или менее надежную связь звукоприемников с центральным пунктом, откуда вычислители буквально перед самой артподготовкой все-таки сумели передать «пушкарям» всю необходимую информацию
[29]. В результате уже в первый день Берлинской операции 136-я артбригада и другие приданные 3-й ударной армии дивизионы на своем участке сумели подавить и уничтожить почти два десятка немецких батарей. Чем, естественно, значительно помогли наступающим стрелковым полкам и дивизиям.
Навал против переката
Могли бы побольше помочь и танкистам. Да только уже не в складывающихся условиях. На болотистой, изрезанной каналами пойме Одера дорог для танков было мало. А их на махоньком участке всего в 10 км «скучилось» до 1000 единиц. В этой толкотне история с обрывом связи в 136-й артбригаде повторилась и на других участках. Так еще до ввода танковых армий Чуйков начал выдвигать свою артиллерию.
«Возникла неописуемая неразбериха. Различные рода войск мешали и даже парализовали друг друга. Танкисты буквально продирались по дорогам, уже занятым Чуйковым. Генерал умолял Жукова внести коррективы. Но тот обычно своих приказов не отменял…
Зато противник, так и не «додавленный» мощной артиллерийско-авиационной увертюрой, действовал эффективно, с умом. В первые часы наступления – как, впрочем, и в последующие дни – после мощных артналетов и последующих атак немцы довольно быстро приходили в себя. По определению все того же В. Чуйкова, противник «отводил свои разбитые войска перекатами, подставляя нам свежие резервы на новых позициях»»
[30].
Любопытно все же обнаруживать почти полное сходство впечатлений и оценок одного и того же события у совершенно разноуровневых его участников – крупного военачальника и младшего командира, непосредственного участника сражения.
В ночь на 16 апреля 1945 г . старший лейтенант В. Чернышев получил приказ выдвинуться со своими разведчиками к небольшой деревеньке, приткнувшейся к краю болотистой приречной низины на левом берегу Одера. Здесь он стал свидетелем эпического начала операции и первых часов ее развития. «Когда артподготовка завершилась, – вспоминает Чернышев, – я, получив новое задание, отправился с группой вперед, вместе с наступающей пехотой.
Однако очень скоро ее сравнительно беспрепятственный двухкилометровый бросок внезапно застопорился у самого подножия Зееловских высот. А все потому, что заблаговременно выведенные из-под убийственного артвала на второй рубеж немецкие части встретили наши наступающие шеренги исключительно плотным огнем. Укрыться от этого летящего сверху «свинцового дождя» практически было негде: ноги уходили в вязкую болотистую жижу, а при окапывании любое углубление моментально заполнялось водой…
Выскочившие впереди нашей пехоты танковые батальоны непосредственной поддержки мало чем могли ей помочь. Часть была сожжена, другие завязли в болотах и каналах одерской поймы. А ведь впереди бронетехнику ждали новые, не менее серьезные испытания – танконепроходимые, по существу, склоны высотой 40—50 метров и крутизной в 20—30 градусов. Единственно возможные обходные пути по проходам вдоль шоссе и железнодорожных путей немцы предусмотрительно заминировали, позаботившись при этом, чтобы все это пространство хорошо простреливалось.
Так что пробиваться пехоте пришлось долго, трудно, ценой невероятного напряжения сил и очень больших потерь.
До сих пор не могу забыть, как по ходу движения натолкнулись на младшего лейтенанта. Одежда порвана, сам весь в крови. Ребята его перевязать пытаются. А он вырывается и только одну фразу повторяет: «Все! От всей моей роты один я остался!»
Объективности ради, приведу еще одно свидетельство. Принадлежит оно Валерию Петровичу Блюмфельду – тогда семнадцатилетнему младшему лейтенанту, командиру огневого взвода 229-го Гвардейского легкоартиллерийского полка. Часть эта в составе 3-й Гвардейской танковой армии под командованием генерал-майора П. Рыбалко действовала много южнее, в составе 1-го Украинского фронта.
Но что характерно: и здесь, оказывается, противник весьма эффективно применил против нас тактику «подвижной обороны».
Итак, рассказ бывшего гвардии младшего лейтенанта: «Я, конечно, видел только то, что было непосредственно перед моими глазами, перед моей пушкой. Так вот: и я, и мои товарищи в первые же часы сражения столкнулись с тем, что немцам удалось вывести из-под удара большое количество войск. Получилось, что мы, в общем-то, молотили по пустым укреплениям. И хотя большинство из этих сооружений мы смели, но живой силы в дальнейшем у противника оказалось достаточно, чтобы оказать серьезнейшее сопротивление нашей пехоте и танкам.
Правда, потом дело пошло веселее. Мы обходили сильно укрепленные пункты и с ходу врывались в маленькие городки, где, порой даже не отцепляя орудий, одним автоматно-пулеметным огнем разгоняли какие-то комендантские команды. И продолжали двигаться вперед… »
Толковые герои порой идут в обход
Итак, командующий 1-м Украинским фронтом маршал Конев тоже столкнулся с немецким «перекатом». Но быстро приспособившись, дальше двинулся не в лоб, а охватами, обходя передовыми отрядами укрепленные участки и оставляя эти очаги сопротивления для основательной, «капитальной» обработки войскам второго и третьего эшелонов.
Ну а как же на 1-м Белорусском?
Располагавший несравненно большими силами, но загнавший при этом себя в постоянный цейтнот Г. Жуков эту контригру немцев предпочел проигнорировать. А все потому, что им же намеченный график стал срываться буквально с первых шагов. Во второй половине первого дня наступления наша изрядно поредевшая пехота довольно прочно застряла в низине перед Зееловскими высотами. И тогда, рассчитывая переломить ситуацию, Жуков пошел «ва-банк». Он отказался от первоначальной идеи ввести бронетехнику в чистый прорыв. И силы, предназначенные для развития оперативного успеха, решил применить для прорыва тактической обороны. Вот что по этому поводу на послевоенном «разборе полетов» сообщил командующий 1-й Гвардейской танковой армией генерал-полковник М. Катуков: «Когда мы вышли к Зееловским высотам, развернулись и устремились вперед, все наши попытки успеха не имели. Все, кто высунулся вперед, моментально горел, потому что на высотах стоял целый артиллерийский корпус противника, а оборона немцев на Зееловских высотах сломлена не была…»
[31]
