«Форсируйте канал – будете наступать через Моабит на юг, к Шпрее. А там, не исключено, на восток повернем, к центру города. Понятно?
Куда уж понятнее! Теперь перед нами открывалась хоть какая-то надежда принять участие в штурме сердца Берлина, где расположены посольства, правительственные учреждения, имперская канцелярия, Рейхстаг…»
[48].
Некоторое время спустя, уже на своем дивизионном КП, Шатилов вызвал начальника политотдела и сказал:
«Товарищ Артюхов, отправь Знамя, предназначенное для водружения на Рейхстаг, в полк к Зинченко. Думаю, это повысит дух.
Начальник отдела понимающе кивнул головой…»
[49] В штабном «хозяйстве» полковника Зинченко зачехленное знамя № 5 благополучно пробудет невостребованным и даже подзабытым почти до самой капитуляции гарнизона Рейхстага. Только тогда настанет момент, когда о нем вспомнят и доставят на крышу Рейхстага, откуда оно прямиком сначала попадет в политдонесения, а затем и в историю…
Все остальные восемь, соответственно, будут забыты и бесследно канут в Лету. Вместе с виртуальным «Знаменем Победы», которое, еще находясь на берлинских окраинах (в соответствии с приказом Г. Жукова), танкисты Богданова должны были срочно водрузить неизвестно где…
С пушкой на руках…
А между тем армейские командиры и подчиненные им бойцы продолжали сражаться, отбивая шаг за шагом каждый огрызающийся огнем и сталью берлинский дом, каждую «штрассе», «плац» или «аллее». Как ни понукало высшее командование «навались, ребятушки!», а специальные штурмовые отряды хоть и буквально на ходу, но все равно пришлось создавать. И включать в них иногда роту, а порой и до батальона пехоты, три-четыре танка, две-три самоходки, саперную группу с мощными подрывными средствами и несколько орудий артиллерии сопровождения для стрельбы прямой наводкой.
Эффективное взаимодействие в таких отрядах наладилось не сразу. Тем более что конкретная обстановка при этом вносила свои, порой весьма причудливые, коррективы. Из-за чего в процессе продвижения то танки оказывались неизвестно где, то пехота отставала на флангах, то «артиллерия сопровождения» оказывалась в гордом одиночестве впереди стрелков и танкистов.
Характерно в этом плане свидетельство командира огневого взвода гвардии мл. лейтенанта В. Блюмфельда:
«Мы вошли в пригород Берлина у Тельтов-канала. Мост через эту водную преграду был перекрыт завалом из огромных вековых деревьев.
Мне было приказано выдвинуть имеющиеся во взводе две пушки на прямую наводку и разбить эту «баррикаду». Моим 75-мм пушчонкам разметать ее, конечно, было не по силам. Но кое-какие проходы мы все же пробили. Чтобы их расширить, вперед выскочил наш танк. Упершись в завал, он часть бревен развернул, а часть скинул в воду. Однако сразу же после этого был сожжен фаустпатроном.
Я впервые воочию увидел это оружие в действии. Прежде, еще в училище, я про такое только слышал. Но специально там его не изучали.
После того как танк загорелся, остальные сразу же отошли. А мы, артиллеристы, получили приказ идти впереди танков.
Так я и прошел весь остальной путь по Берлину: с одним орудием (второе очень скоро вывели из строя) да с четырьмя батарейцами (вместо шести полагающихся по штату).
Стрельбу расчета я направлял по всем точкам, откуда противник вел огонь, стремясь подавить в первую очередь пулеметчиков и фаустников. Били, в основном, прямой наводкой, беглым и только фугасными снарядами – переставлять колпачки на осколочные просто времени не было. Потому что в бою, когда или ты его, или он тебя, – каждая доля секунды ценою в жизнь. Так что много было такого, что ни в устав, ни в инструкцию не укладывалось. Снаряд, например, прежде чем зарядить по правилам, полагалось обязательно протереть. Однако мы этого не делали. И не потому, что у нас под рукой тряпья не хватало. А все из-за тех же драгоценных секунд. Да и какой смысл? Пушки-то у нас были третьего срока. Бывало, ствол чистишь, так ветошь в нем застревает: половина нарезов уже была сработана…
А что делать? Шевелились. Воевали с тем, что имели. Шли вперед…
По командирскому приказу мой оставшийся от взвода расчет должен был взаимодействовать с батальоном пехоты. А практически было в этом батальоне всего 15 автоматчиков, которые нашим прикрытием занимались лишь эпизодически. Хотя надо отдать должное – как раз в особо критических для нас ситуациях.
Вот так и шли на параллельных курсах. Только пехота – из дома в дом: по улице продвигаться ей было невозможно – там все «срезалось».
Ну а нам с пушкой куда? Как раз по улице – этому самому простреливаемому пространству…
Защита известно какая: тонкий орудийный щиток да расторопность при ведении огня и смене позиции. Орудие при этом перекатывали на руках. Весило оно 1116 кг . Плюс еще ящики со снарядами – каждый по 50 кг . Значит, в сумме нашей четверке приходилось управляться с полутора тоннами. Под свист пуль, между прочим. Да не по гладкой мостовой, а перегороженными обрушившимися зданиями, фрагментами стен, россыпями кирпичей улицами. Через эти завалы пушку приходилось протаскивать поэтапно. То есть поднимали вчетвером сначала одно колесо, ставили на какой-нибудь камень, потом тянули другое…
«Механическая тягловая сила» у нас, конечно, имелась: на марше мы пушку к «студебеккеру» подцепляли. И тогда полная благодать: машина ходкая, проходимая. Мы эти грузовики от американцев по «ленд-лизу» получали.
Но тут-то ее враз подбить могли. Так что только один раз своим «студером» воспользовались, когда уж совсем невмоготу стало. И ведь не подвел: по-наглому перетащил нашу пушку через солидный завал. Но только мы ее от машины отцепили, наш шофер, парень опытный, понимающий, что еще несколько секунд – и он отсюда только на тот свет уедет, молниеносно увел «студер» в боковой проулок…
Ну а мы, удачно отстрелявшись, дальше свое орудие опять на руках поперли.
Вот таким макаром и «нанянчились» с ним всю последнюю неделю боев в Берлине.
Слово «нянчиться» я не для красного словца употребил. Как небольшого ранга, но все же командир, я за своих батарейцев в ответе был. Но больше всего – именно за пушку. Солдат у нас тогда жалели меньше, чем матчасть. Вышестоящие отцы-командиры так предупреждали: «Потеряешь пушку – пойдешь под трибунал! А людей в бою потеряешь – ну что ж! На то она и война…»
Ну а танки? Танки так и воевали, в основном, позади нас. Даже обида порой заедала: нельзя же одной артиллерией города брать! О том, что танки совсем не для таких случаев были созданы, тогда как-то не думалось.
И потом другое еще. Когда они вдруг рядом палить начинали, нам от этого – только кровь из ушей. Пушка на Т-34, правда, хорошая стояла – на базе 85-миллиметровой зенитной. Она себя в деле здорово показала. Однако вот беда: многие «тридцатьчетверки» почему-то не имели дульного тормоза. Экипажи из-за этого вынуждены были гасить отдачу при выстреле включенным сцеплением. Коробка скоростей в таком режиме, естественно, «горела». И механики-водители, дабы реже мучиться с неизбежной и муторной переборкой, «химичили»: сцепление оставляли выключенным, но перед тем, как сделать выстрел, искали для своего танка какой-то упор – например, тротуарный бордюр. Или – что бывало чаще всего – просто давали танку отпрянуть назад. Тяжеленную махину откидывало иногда аж на несколько метров.
