Заметил и вспомнил как раз в тот момент, когда остро потребовался офицер – командир группы для выполнения особой важности и сложности задания по захвату Рейхстага.
«Самолюбие не позволяло утонуть…»
Конечно, всего этого бойцы из только что сформированной группы о своем командире не знали. Но главное было понятно. Да и сам капитан, молниеносно перехватив профессионально цепкий взгляд разведчиков на свои боевые награды, счел необходимым сыграть «на понижение»:
– Много раз меня представляли. Но каждый раз наградные где-то терялись. Да и как им было меня обнаружить? Если только представят, а меня, словно нарочно, то в госпиталь отправили, то в другую часть перевели. Словом, не везло. Несколько раз даже тонул. Но каждый раз самолюбие не позволяло просто так бесславно погибнуть…
В дальнейшем узнали разведчики и другие любимые присказки своего командира, из которых следовало, что храбрость у него была, что называется, с «умом». Например, «герой-то герой, да не поступай так, чтобы голова с дырой». Или «умей врага убить, а себя сохранить».
Поскольку проводник, с которым группа должна была следовать в боевые порядки 150-й дивизии, куда-то запропастился, В. Маков, дабы попусту не терять времени, решил, пока суть да дело, обсудить с бойцами некоторые наиболее важные моменты предстоящего задания.
Прежде всего, он предупредил, что группе – в зависимости от обстоятельств – придется действовать или в боевых порядках передовых батальонов, или, разбившись на четверки-пятерки, совершенно самостоятельно. При этом – опять же в зависимости от ситуации – осуществлять, казалось бы, совершенно взаимоисключающие задачи: например, сочетать разведку, где главное – скрытно наблюдать и себя не обнаруживать, с более чем явными атакующими действиями в духе «бури и натиска». Знамя корпуса при этом предполагалось водрузить над Рейхстагом по двум сценариям: идти впереди атакующих и первыми ворваться в здание или, если позволит обстановка, незаметно просочиться внутрь еще до подхода передовых стрелковых подразделений, чтобы закрепить его на видном месте как сигнал к общему штурму. Впрочем, до этих «деталей» еще надо было дожить.
Понимая, что в разведке сидящие перед ним бойцы сами кого хочешь научат, Маков основное их внимание сосредоточил на том, к чему, как показал опыт боев в Берлине, наши солдаты были готовы похуже – к тактике ведения уличного боя. Противник, пояснил он, широко применяет фаустснаряды, от взрыва которых легко обрушиваются стены сгоревших зданий. Но от обвалов есть действенный способ защиты: как только услышите грохот обрушивающейся кирпичной кладки, немедленно перемещайтесь в проемы дверей или окон первого этажа, забегайте под своды арок. Благо обычно обваливаются стены верхних этажей, а нижние, как правило, остаются целыми.
Максимальная концентрация при передвижении по открытому пространству. Улицу поперек следует преодолевать без малейших задержек, на одном дыхании. А вдоль нее перемещаться короткими, быстрыми перебежками от укрытия к укрытию.
«Особая песня» – поведение при захвате помещений и внутри них. На рассмотрении этого вида штурмовой операции, как явно для них доминирующей, Маков счел необходимым задержаться подольше. В городском оборонительном бое, пояснил он, противник использует в первую очередь подвалы и первые этажи: они менее уязвимы при артиллерийском и минометном огне.
– Надо учитывать эту особенность при атаке, – предупредил капитан. – При захвате здания прежде всего старайтесь через окна быстро забросать гранатами тех, кто находится в подвалах и на первых этажах. А после разрыва – сразу же, не мешкая и не давая врагу опомниться, влетайте в помещение. Дальше пусть автомат работает…
Касательно непредвиденных обстоятельств по мере выдвижения к Рейхстагу капитан предупредил, что следует быть готовыми к любым неожиданностям. Например, если противник разрушит мосты через Шпрее, то водный рубеж придется преодолевать вплавь или на подручных средствах…
Поинтересовавшись у разведчиков, кто говорит или хотя бы понимает по-немецки (оказалось, М. Минин) и перебросившись по этому поводу шутками с Лешей Бобровым – тот больше в бою «на кулаках» с ними объяснялся – Маков счел необходимым заметить особо:
– Товарищи! В Берлине находится немало гражданских лиц, преимущественно стариков, женщин и детей. Командир и начальник политотдела корпуса предупредили меня, чтобы ни в коем случае мы не допускали напрасных жертв среди гражданского населения.
В конце разговора, задумчиво поглядев на скучковавшихся вокруг него бойцов, командир группы вдруг спросил:
– А кому же мы знамя поручим нести?
– Разрешите, товарищ капитан! – выступил вперед Г. Загитов. – Вот младший сержант Минин – он парторг батареи. Я предлагаю доверить ему.
Под общее одобрение Маков вдобавок к уже имеющемуся у младшего сержанта знамени, полученному им в штабе артбригады, передал еще один сверток красной материи – на этот раз врученный командованием корпуса.
Так под кожанкой на груди у Михаила Минина оказались два плотно свернутых полотнища обыкновенного кумача. Без всякой символики и надписей. И конечно, без древка: ведь впереди их поджидала череда опаснейших схваток, где руки надлежало держать свободными для оружия…
Да и сами полотнища следовало разместить на себе как можно компактнее. Поэтому, чтобы их уплотнить, Г. Загитов и М. Минин оборвали продольную и поперечную стороны «бригадного» полотна, подогнав его по размеру к тому, что вручил полковник И. Крылов
[63].
…Проводник из 150-й дивизии объявился где-то только к 10 часам вечера. Задержку свою объяснил просто: по дороге несколько раз попадал в зоны артиллерийского и минометного обстрела. По этой причине пришлось то искать спасения в первом попавшемся укрытии, то резко отклоняться от маршрута, то петлять в лабиринтах руин и малознакомых улиц. Естественно, и поплутать пришлось. Не без того…
О том, что с ориентированием у проводника проблемы, выяснилось сразу же, как только их невеликий отряд нырнул в ночную темноту. Шли, строго соблюдая маковский приказ: разбившись на мелкие группы по три-четыре человека, строго друг за другом, след в след. Впереди проводник с двумя добровольцами, за ними капитан Маков с А. Бобровым и два радиста с рацией. Далее тройка Загитов, Лисименко, Минин. Замыкали цепочку остальные добровольцы и отделение связистов.
С наступлением темноты артиллерийско-минометный огонь со стороны противника заметно ослаб. Отзвуки и сполохи сильного боя доносились только в нескольких километрах к югу и юго-западу. Оттуда, как потом выяснилось, навстречу 3-й ударной рвались соединения бронированных корпусов 1-й и 2-й Гвардейских танковых, 8-й Гвардейской и 5-й ударной армий. С южных районов Берлина к центру двигались соединения 1-го Украинского фронта, и, в частности, 7-я Гвардейская танковая армия генерала Рыбалко.
К ночи с 27 на 28 апреля в результате глубоко продвинувшихся к центру города армий двух фронтов берлинская группировка противника удерживала лишь узкую полосу в сердце столицы. С востока на запад эта полоса тянулась на 16 километров в длину и два—три (в некоторых местах до пяти) километров в ширину. Теперь вся занимаемая врагом территория находилась под непрерывным воздействием нашей артиллерии. Так что можно было осуществлять план, о котором маршал Жуков вечером следующего дня доложил лично Верховному: расколоть окруженную в берлинском центре группировку, после чего оставшиеся очаги обороны уничтожить по частям…
