Положение у авангарда на плацдарме тем временем становилось все более критическим. Пока еще пара составляющих его взводов отчаянно отбивала контратаки превосходящих сил противника. Но силы явно таяли. А впереди ждал рассвет. И неизбежный – ввиду того, что атакующие лежали перед противником как на плацу – расстрел. Так что предвестники подмоги – разведчики из группы Макова поспели исключительно вовремя. Воссоединившись с «десантниками» и оценив обстановку, М. Минин и еще четыре разведчика остались сражаться на плацдарме. А пятого с докладом отправили назад, к Макову.
Переданная капитаном в штаб корпуса информация помогла командованию внести необходимую конкретность в действия наступающих частей и подразделений. Артиллерия, точно скорректированная на засеченные разведчиками основные узлы вражеского сопротивления на линии здания швейцарского посольства – «дом Гиммлера» – Кроль-опера, перешла к прицельному, а потому весьма эффективному подавлению противника.
Под ее прикрытием за свою нелегкую муравьиную работу принялись саперы. Потому что раз за разом с верхних точек и закрытых позиций в районе Тиргартен-парка немцы пытались продолбить поврежденный пролет моста. И каждый раз саперы, пусть частично, но его восстанавливали. Танки через провал на мосту, конечно, перескочить не могли. Зато пехота, а по нему скоро переправились на левый берег все подразделения 380-й и 756-й стрелковых полков, а также резервный 674-й полк под командованием А. Плеходанова, пошла почти без задержек. Да и пушки уже можно было перетащить на руках.
В результате зацепившимся за плацдарм бойцам стало немного полегче. Через бойницы заделанных кирпичом и мешками с песком окон «дома Гиммлера» по наступающим еще били немецкие автоматы и пулеметы. Но огневые точки швейцарского посольства огрызались все слабее и слабее.
И неудивительно! Ведь жестокие, то и дело переходящие врукопашную схватки шли уже внутри здания. Там медленно, но верно дожимая врага, расчищали от него помещение за помещением, этаж за этажом роты батальонов старшего лейтенанта К. Самсонова, С. Неустроева и влившиеся в их ряды добровольцы из группы капитана Макова.
Нелегкими оказались эти отвоеванные у противника метры. И без летящих навстречу пуль ориентироваться в темных лабиринтах незнакомого помещения было сложновато. А ведь за каждым углом, за каждым поворотом наступающих ждал выбор только между двумя вариантами: или ты, или тебя.
Уже развиднелось, когда в выгоревших, развороченных недрах здания швейцарского посольства стали постепенно смолкать последние выстрелы и гранатные разрывы.
Еще одно поле битвы осталось за нашим уже двенадцатые сутки спавшим лишь урывками солдатом…
29 апреля. Утро. На пороге центрального сектора
Как ни спешили бойцы овладеть последним еще остававшимся за гитлеровцами районом центрального Берлина, мысль высшего военного командования их все равно опережала.
Поэтому не совсем точен был генерал Шатилов в своих мемуарах, когда писал, что решение о штурме Рейхстага было принято буднично: «без звона литавр и барабанного боя».
То, что было «буднично» – может, и так. Но вот «литавры», как свидетельствуют документы, очень даже «рокотали». И доносился этот рокот с самого верха. Во всяком случае, обсуждая вечером 28 апреля с командующим 150-й дивизией дальнейшие планы, Переверткин уже был письменно озадачен командармом Кузнецовым по поводу Рейхстага. Так что, задушевно беседуя с Шатиловым, он не столько принимал решение, сколько готовился к исполнению приказа командующего армией. Доказательство чему – сохранившееся в архиве боевое распоряжение Переверткина как раз от 28 числа. В этом документе, направленном командирам дивизии Шатилову и Негоде, командир корпуса предписывал: 150-й стрелковой дивизии – одним стрелковым полком оборона на р. Шпрее, двумя стрелковыми полками продолжать наступление с задачей форсировать Шпрее и овладеть западной частью Рейхстага… 171-й стрелковой дивизии – продолжать наступление в своих границах с задачей форсировать Шпрее и овладеть восточной частью Рейхстага…
Однако утром следующего дня боевая действительность сразу же стала отодвигать этот столь вожделенный для всех момент «овладения».
В ночь с 28 на 29 апреля, используя самое темное время суток, к сражавшимся в посольском квартале бойцам Неустроева, Сам-сонова и группы Макова добавился батальон капитана В. Давыдова.
Вместе с ним через кое-как заделанный саперами провал на мосту Мольтке удалось перебросить несколько орудий полевой артиллерии. И даже, как утверждает в своих воспоминаниях начальник политотдела Лисицын, находившийся в тот момент на КП 79-го корпуса, «десятка полтора танков и самоходных артиллерийских установок»
[74]. При этом не совсем понятно, как ночью столь тяжелые машины смогли «перескочить» через кое-как заделанный разрыв на мосту. И уж тем более сделать это утром, когда на рассвете немцы снова стали простреливать мост с флангов.
«Мало еще наших войск на том берегу реки, – не скрывая досады, говорил Переверткин Лисицыну. – Корпусу поставлена задача к исходу дня расширить плацдарм, переправить на южный берег все, что только возможно. Пытаемся это делать, но фашисты ни на минуту не прекращают обстрела моста»
[75].
Ситуация для тех, кто находился на плацдарме, выглядела еще более сложной, чем с корпусного командного пункта.
Это только по карте казалось, что батальонам Неустроева и Самсонова достаточно сделать всего один бросок и они врываются на Королевскую площадь, в самый центр квадрата, который на плане этой самой командирской карты помечен цифрой «105». И действительно, от моста Мольтке до западного фасада Рейхстага оставалось не более 500—550 метров. А чтобы к нему выйти, требовалась вроде бы самая малость – проскочить по не очень длинному проходу между торцевыми сторонами зданий швейцарского посольства и «дома Гиммлера».
Но легко сказать – «проскочить»! Первое, правда, уже было отбито. Но из «дома Гиммлера» по-прежнему летела навстречу наступавшим настоящая лавина огня и стали.
Что при этом могло остаться от переброшенной, если верить данным Лисицына, ночью бронетехники, можно только догадываться. Ведь с рассветом даже перебегавшие по брусчатке пехотинцы были у стрелявших из «дома Гиммлера» как на ладони. Бей – не хочу! Что же говорить о танках – этой весьма уязвимой для фаустников цели!
Да и чем они могли помочь штурмовым группам, сражающимся внутри зданий? Разве что перенести огонь на «дом Гиммлера». И «обработать» его перед атакой уже получившим приказ на штурм бойцам из батальона Неустроева и группы Макова.
Самсонов между тем оставался со своими ребятами «зачищать» другие здания бывшего посольского квартала. Часть автоматчиков его батальона уже подобралась к окнам, которые выходили на Королевскую площадь.
К окнам, из которых открывался примерно тот же самый вид, но из «дома Гиммлера», еще только предстояло пробиться. И путь к ним обещал стать не менее, а скорее всего и еще более тяжелым и кровавым. Ведь еще совсем недавно из расположенных в Имперском министерстве внутренних дел кабинетов во все концы рейха и обширные оккупированные территории отправлялись секретные пакеты и шифровки с приказами арестовывать, расстреливать, вешать, сжигать тысячи, сотни тысяч людей. Поэтому засевшие в квартале эсэсовцы пощады не ждали. И огрызались отчаянно. С чердака, из окон и подвалов били крупнокалиберные пулеметы. Огненными трассами летели фаустпатроны. Разрывы снарядов усиливали пожары с фасадов, выходящих на набережную Шпрее.
