Конечно, детально вскрыть, где и какие находятся огневые точки, можно было только «в работе», то есть по крайней мере во время разведки боем. Но в тот момент над площадью стояла тишина.
Впрочем, и уже увиденного было вполне достаточно, чтобы понять: подавить такую мощную, укрывшуюся за крепкими стенами, заглубленную в землю оборону будет очень непросто.
Однако самое неприятное открытие поджидало разведчиков на подступах к вражеской оборонной линии: почти от самой стены дома, где они находились, начинался широкий водоем, который затем переходил в довольно широкий, залитый водой ров. С нижних этажей он почти не просматривался. Зато отсюда, сверху, хорошо было видно, как, начавшись от широкого бассейна у швейцарского посольства, ров тянулся параллельно западному фасаду Рейхстага почти через всю Королевскую площадь. На плане, имевшемся у разведчиков, этого огромного, исключительно сложного для преодоления не только для танков, но и пехоты препятствия не было.
29 апреля. Тревожная ночь
Не было его и на карте у Переверткина. Там лишь значилась часть трассы метрополитена, строившейся открытым способом. Только узнав от срочно вышедшего на связь Макова о невесть откуда вдруг взявшемся водном препятствии, командир корпуса понял: в последний момент – скорее всего ночью – немцы затопили эту трассу водой. Новое обстоятельство совершенно не снижало значимости захвата зданий швейцарского посольства и «дома Гиммлера», без овладения которыми нечего было и думать о штурме. Но требовало внесения существенных коррективов в первоначальный план. В соответствии с ним 171-я дивизия полковника Негоды, наступая через посольский квартал левее моста Мольтке, должна была атаковать Рейхстаг, огибая его с севера на восток, то есть как бы заходя в тыл. А 150-я Шатилова силами полков Зинченко и Плеходанова – штурмовать со стороны западного парадного и южного «депутатского» подъездов. Но появление этого проклятого «канала» все многократно усложняло. Теперь всеми предназначенными для штурма силами надо было от южной оконечности «дома Гиммлера» вырываться на Королевскую площадь, разворачиваться фронтом к водной преграде и «спрятавшемуся» за ней Рейхстагу, чтобы, как-то преодолев ров, атаковать цель с «парадной двери». При этом варианте весь правый фланг нашей атаки – и особенно то место, где ров обрывался, оказывался под густым прицельным огнем вражеских артбатарей со стороны Бранденбургских ворот, Тиргартен-парка, а почти со спины – еще и из здания Кроль-оперы.
Как перескакивать «канал», еще предстояло придумать. А пока задачей № 1 оставалось овладение зданиями Кроль-оперы, а главное – «домом Гиммлера». В последнем, начиная со второй половины дня, в лабиринтах комнат и коридоров, среди пожаров и обвалов стен сражение шло с переменным успехом. Сильно сказывалось то, что немцы хорошо знали планы помещения. Наши же двигались на ощупь, вслепую. К тому же, в противостоянии, где никто не собирался уступать, огневой контакт быстро переходил в рукопашную, а коллективные действия неизбежно разбивались на схватки «один на один». В этих обстоятельствах солдатскую судьбу и исход боя решали только личные качества бойца. Тем более что начавшаяся еще днем яростная многочасовая схватка продолжалась и с наступлением темноты.
Нужные для победы качества оказались лучше у наших солдат.
Проникая через проломы и переходы между внутренними корпусами, с боем пробиваясь через подвалы и по чердаку, они помещение за помещением, с этажа на этаж в конце концов начали очищать здание.
Еще лучше дело пошло, когда Шатилов выполнил свое обещание. И в сумерках, чтобы развить успех, ввел в бой свежие силы из 674-го стрелкового полка подполковника Плеходанова. Выделенные тем батальоны майора Якова Логвиненко и капитана Василия Давыдова ворвались в юго-западную часть здания. Где-то около полуночи в здании вел бой уже весь удвоивший силы наступавших плеходановский полк. Явно затянувшееся, срывавшее все намеченные сроки сражение продолжалось всю ночь.
Полностью овладеть «домом Гиммлера» удалось лишь к четырем часам утра.
30 апреля. На рассвете. «А где же Рейхстаг?»
Рассветать в этот день начало в 5.58 по берлинскому времени.
Но было еще довольно темно, когда над нашими частями, выдвинувшимися к северо-западной окраине Королевской площади, нависла внезапная угроза. Из кварталов, расположенных к юго-востоку от швейцарского посольства, вырвался и пошел в атаку отряд противника численностью до 600 человек. Как позже выяснилось, это были те самые прибывшие два дня назад из Ростока моряки, которым, поднявшись из своего бункера во внутреннем дворе Имперской канцелярии, Гитлер лично ставил задачу. После этого отряд отправился к Рейхстагу, который находился всего в нескольких кварталах, и расположился перед ним в траншеях. Под утро 30 апреля их подняли в ночную контратаку, приказав «пробиться к мосту Мольтке и взорвать его, чтобы отрезать и уничтожить форсировавших Шпрее русских».
Бой получился жарким, но скоротечным. Наши солдаты уже наловчились сражаться в условиях ночного боя, требующего особого мужества и сноровки. И поэтому довольно быстро зажали противника в клещи. До полутора сотен немцев остались лежать на покрытой брусчаткой набережной. Примерно такое же количество откатилось в свои траншеи. Остальные оказались в плену.
К этому времени наша артиллерия, не имея возможности бить по Рейхстагу и прилегающим к нему площадям прямой наводкой, уже несколько раз осуществляла огневой налет с закрытых позиций, расположенных на дальнем берегу Шпрее. При этом больше всего досталось оборонительным сооружениям, расположенным на Королевской площади, которая очень скоро стала напоминать перепаханное поле. На интенсивности огня со стороны обороняющих Рейхстаг это, однако, почти не отразилось. Судя по всему, во время налета гарнизон укрывался за крепкими стенами или, оставив охранение, уходил в глубокие подвалы. Ощутимые потери понесли лишь те, кто находился в траншейной линии перед Рейхстагом, а также на артпозициях у Бранденбургских ворот и в Тиргартен-парке. Однако ж не настолько, чтоб не возобновить огонь, как только наши активизировали свои действия. Поэтому с таким трудом отбитый накануне мост Мольтке все равно подвергался обстрелу немецкой артиллерией. Да и в ближних тылах дивизий и корпуса враг вредил, как мог: по подземным коллекторам, подвалам и проулкам, хорошо известным только местным, подвижные группы неприятеля просачивались за спину наших частей первого и второго эшелонов. И тогда рвалась связь, оживали вроде бы уже подавленные ранее очаги сопротивления – словом, обстановка в ближнем тылу оказывалась порой совершенно не отличимой от передовой.
Во всяком случае, в штабе генерала Шатилова, расположенном за рекой Шпрее, точно так же, как и на «передке», висела плотная, поднятая разрывами пыль и кисло воняло порохом. Из окна на четвертом этаже был хорошо виден мост Мольтке, проскакивающие по нему в обрамлении снарядных разрывов конные упряжки с боеприпасами и несколько обгорелых до черноты «тридцатьчетверок» на набережной перед правительственным кварталом. Накануне вечером их почти в упор спалили немецкие фаустники.
